Жизнь сказителя, сочинителя и исполнителя песен, кажется непосвященным (тем, кто никогда не пытался этим заниматься) беззаботной, полной путешествий, романтики и, может быть, легкой опасности (только время от времени в качестве приправы). Но, по правде говоря, жизнь поэта редко бывает такой замечательной, обычно это просто работа, как и все другие.
Нужно слушать, запоминать, извлекать из себя слова и музыкальные ноты, составляя что-нибудь вразумительное и надеясь, что результат вызовет улыбки, а не мрачные взгляды или, что еще хуже, зевки. Нужно научиться определять размер вечерней выручки по стуку монет в футляре арфы, отличая чистый звон серебра от гулких ударов бронзы и меди или (да будет благословенна удача) от редкого благозвучного шелеста золота. Спать под проливным дождем или холодным снегом, когда только небольшой костер отделяет от полной угроз ночи. Научиться нагревать воду из ручья и пить ее медленно, вместо настоящей пищи, пытаясь заглушить пустоту в желудке…
Нет, лорды и леди, собравшиеся в этой древней крепости, чтобы, прихлебывая вино, послушать сказителя. Жизнь барда редко бывает беззаботной.
Но случаются времена, когда песни и музыка дорогого стоят. В такие моменты струна скользит, как грива благородного коня под рукой, а слова сами приходят на уста певца. Сейчас такое время — после тостов и поздравлений, которые сопровождают праздничный день, здесь, в благородной крепости. И после того, как спеты старые, лучшие песни, настало время новой… Это история о музыканте, который пользовался особым почетом. А причины скоро вам самим станут ясны.
Итак… Начальный аккорд, подражающий ветру, который разгоняет холодный туман ранней весны в глухом переулке темного прибрежного района города, и новое сказание начинается…
1
Сильные ветра многие годы приносили соленые брызги, и крутой переулок, ведущий от верфей, покрылся коркой соли, на потемневших от времени камнях появились белые разводы. Переулок Рыбака с пустыми сетями был безлюден в последних лучах заката; только одна из его многих теней материальна.
Невысокий человек в темном плаще после двух месяцев пребывания в море с трудом держался на ногах, и резкий, холодный, с привкусом соли ветер едва не сбивал его с ног. Злополучный путник спотыкался на скользких булыжниках грязного, покрытого отбросами переулка, и от падения его спасала только длинная дубинка с ручкой в виде головы грифона, которая служила не только оружием, но и посохом. Путник на мгновение спрятался под древней аркой, чтобы укрыться от еще одного порыва непогоды; длинными пальцами он сжимал изношенный футляр арфы и залатанный дорожный мешок.
Впереди показался тусклый свет, обещая убежище от непогоды и надвигающегося снегопада. Человек с арфой направился к источнику света и увидел на стене темного угрюмого здания корабельный фонарь с мигающим от ветра огнем. Изнутри доносились пьяные голоса, слышные даже сквозь шум ненастья. Путник опасливо осмотрел гостиницу вместе с прилегающей к ней таверной. Он видел, что «Танцующий дельфин» не из тех заведений, где люди с полным кошельком будут искать еду, а тем более ночлег. Под выцветшими буквами на раскачивающейся вывеске изображена была нелепая серая фигура среди высоких волн. Арфист поморщился, но вспомнил о своем почти пустом кошельке, упрятанном в поношенную, с пятнами от морской воды куртку.
С трудом — из-за сильного ветра — открыв дверь, сказитель вошел в бар. Хриплый смех и пьяные споры сливались в оглушительный шум. Отыскивая взглядом хозяина, путник в темном плаще осторожно ступал по полу, почти такому же грязному и неровному, как переулок снаружи, — из-за пролитого вина, пятен жира и разбросанных костей.
Хозяин таверны, худой красноносый человек с лысиной и заросшими волосами ушами, повернулся, когда его потянули за рукав.
— Прошу прощения, уважаемый, — сказал путник, указывая на арфу у себя в руках. — Не возражаешь, если я спою немного для твоих посетителей?
Хозяин разглядывал незнакомца. Наконец он кивнул.
— Если заплатишь за еду и ночлег, как все остальные, менестрель.
— Конечно. — Незнакомец отбросил капюшон темного плаща, обнажив коротко подстриженные черные вьющиеся волосы. На ушах маленькие серебряные сережки. — Я начну…
— Девка! И красивая, клянусь зубами пса! Где ты ее нашел, Милт?! — на плечо путницы легла рука, повернув девушку лицом к широкоплечему рыбаку с покрасневшим от ветра и эля лицом.
Грубый рывок распахнул плащ, обнажив серебряную подвеску на груди незнакомки. Как только рыбак понял значение этого украшения, он отступил и опустил руку.
— Я не знал… не видел… — Он неуклюже и виновато коснулся пальцами лба. — Прошу прощения, госпожа…
Сказительница вежливо склонила голову, коснувшись пальцами знака своего призвания… трех переплетенных колец, каждое с приплюснутой стороной — стилизованное изображение пальцев, касающихся струны.
— Я начну немедленно, — сказала она хозяину, как будто ее не прерывали.
Положив футляр арфы на скамью у огня, девушка открыла его и извлекла подержанный инструмент старомодного образца, вырезанный из просушенного вишневого дерева, украшенный орнаментом из серебристо-голубого металла, тускло мерцавшего в свете очага. Положив арфу на колени, сказительница достала из внутреннего кармана своего красного платья три острых прищепки и надела на пальцы.
Потом начала настраивать инструмент. Услышав негромкие звуки струн, двенадцать рыбаков, восемь моряков-салкаров и два поседевших сокольничьих, которые находились в зале, перестали разговаривать и с уважением, сохраняя тишину, собрались у огня.
— Подходите ближе, добрые люди! — громко пригласил Милт, хозяин таверны. — Послушайте бродячую сказительницу, которая согласилась подарить нам развлечение в канун бури. Обратите внимание на госпожу… — Он смолк, сообразив, что не спросил имени барда, и сказительница прошептала с сухой усмешкой:
— Эйдрис из Кар Гарудина.
— … госпожу Эйдрис из Кар Гарудина! — торжественно закончил Милт. Воцарилась вежливая тишина.
Эйдрис начала с легкой веселой мелодии, разминая пальцы и настраивая аудиторию. Мужчины, в большинстве рыбаки и моряки. Хорошо подойдут вначале морские песни, потом любовные, песни о сладкогласых сиренах и благородных деяниях. Может, в конце что-нибудь непристойное, чтобы они посмеялись, бросая монеты в футляр ее арфы…
— Послушайте, добрые люди, песню, которой меня научили на борту салкарского корабля «Оспри», — сказала Эйдрис, надеясь, что холод и влага предыдущих дней и ночей не отразились на ее голосе. — В песне говорится об отряде, собранном одним из ваших легендарных героев во времена войны с колдерами. Героя звали Саймон Трегарт. Послушайте «Пограничную песню».
Эйдрис запела, вначале негромко, потом постепенно голос ее разогрелся, яснее зазвучало чистое контральто, заполнив дымный тусклый воздух красивыми правильными нотами.
