Долго я лежал посреди ледяного поля, пока наконец не проснулся. Тут я увидел, что лежу на полу, огонь снова погас, а в комнате все еще темно. Я подполз к очагу, пододвинул ветки к углям, и пламя вновь вспыхнуло. Я прислушался к шуму дождя и завыванию ветра за окном… Когда же наконец кончится эта ночь! Ветер раскачивал деревья, а дождь стучал по крыше хижины. Кое-как я добрался до окна и выглянул него. По стеклу стекали потоки воды. С трудом я добрался до постели и улегся, уставившись в потолок.
Чуть позже я опять встал и подбросил дров в огонь. Их осталось уже совсем немного. Вскоре мне будет нечем топить.
Я снова уснул, и мне опять приснился кошмар. Только на этот раз мне снилось, будто я цепляюсь за огромную скользкую скалу, холодные волны перекатываются через меня.
Я из последних сил цеплялся за трещину в скале, и вид огромных волн заставлял меня замирать от ужаса. Пальцы мои онемели — сколько я еще продержусь?
Когда я проснулся окончательно, за окном было уже светло. Дождь кончился, и ветер утих. Я был слишком слаб, чтобы двигаться. Ночью из раны текла кровь, но сейчас кровотечение остановилось. Во рту было сухо. Я пошевелил пальцами, чтобы проверить, на месте ли револьвер… он был там.
Несколько часов я лежал и дремал. Наконец я сбросил с себя дремоту и посмотрел в окно. Стоял пасмурный день, небо затянуло тучами, и в хижине было темновато. А может быть, уже наступил вечер и скоро совсем стемнеет.
Повернув голову, я посмотрел на очаг. В нем осталось еще несколько угольков, а над чайником поднималась тоненькая струйка пара. Из дров осталось всего две веточки.
Когда я попытался подняться, голова у меня закружилась, но я все-таки встал. Вряд ли мне удастся пережить еще одну ночь, если у Меня не будет огня. Я медленно встал и, добравшись до очага, подбросил оставшиеся ветки в огонь и налил себе чаю.
Качаясь от слабости, я выпил чай, а затем с трудом добрел до кровати, взял револьвер и, засунув его за пояс, нетвердой походкой пошел к двери.
Несколько мгновений я стоял, прислонившись к дверному косяку, и изучал местность. Метрах в девяти от хижины стояла поленница дров. Держась за бок, я добрался до нее и вытащил из нее три или четыре полена — я боялся, что больше не донесу. Наклонившись, чтобы поднять их, я вдруг услыхал топот копыт… судя по звуку, всадников было несколько.
Морщась от боли в бедре, я опустился на одно колено. Высота поленницы была полтора метра, она была достаточно толстой, чтобы скрыть меня. Я присел, держа в руке револьвер. Меня окружала почти полуметровая стена из поленьев, надежно скрывая от посторонних взоров.
Первое, что я услыхал, был голос Хеселтайна:
— Послушай, Малыш, он мертв, и мы напрасно теряем время.
— Я поверю в то, что он умер, только тогда, когда своими глазами увижу его труп. Мы ведь и раньше два раза думали, что убили его, а он все жив.
— Из каньона нет выхода, а если бы даже и был, я не думаю, что он смог бы забраться на гору, ведь мы ранили его в ногу, и ходить он не может. Впрочем, Отсюда каньон поворачивает на юг.
— Все равно надо все внимательно осмотреть.
Скрипнуло седло, и по мокрой земле прошлепали сапоги. Я услыхал шаги на крыльце: мгновение тишины и затем раздался звук открываемой двери.
— Здесь никого нет, — неуверенно произнес Рис. — Огонь почти погас.
— Хватит заниматься ерундой, — раздался женский голос. — Пора сматываться отсюда, пока не пришли хозяева и не спросили, что мы здесь делаем.
— Плевать мне на это.
— Интересно, что ты им скажешь, Малыш? — В тоне Руби Шоу послышалось презрение. — Все жители Лидвилла знают, что вы украли деньги у Такера, так что, если его найдут мертвым, то все решат, что это ваших рук дело.
— Она права, Малыш.
Рис все еще колебался, но наконец, ворча себе под нос, вернулся к лошади. Снова послышался скрип седла, и я вдруг почувствовал непреодолимое желание выйти из-за поленницы и выстрелить им в след. Одного бы я наверняка убил… может быть, и двоих.
Но здравый смысл возобладал. Я был так слаб, что вряд ли смог бы удержать револьвер на вытянутой руке, не говоря уже о том, чтобы попасть в Боба или Малыша.
С пересохшим ртом и револьвером в руке я слушал, как удаляется перестук лошадиных копыт. Когда он совсем стих, я медленно убрал оружие в кобуру и, подняв поленья, сделал два неуверенных шага к дому. Вдруг за моей спиной чей-то голос произнес:
— А я уж думал, что начнется стрельба.
Я замер на месте.
«Не стой на месте, иди к дверям, — сказал я себе. — Если бы говоривший хотел тебя убить, он бы это уже давно сделал. Иди в дом и положи дрова. Твои руки должны быть свободными. Не оборачивайся, не поворачивай даже головы, веди себя так, как будто ты ничего не слышишь».
И я пошел к хижине. На крыльце я остановился, чтобы по привычке счистить грязь с сапог, но даже теперь я не оглянулся. Я вошел в дом и осторожно положил поленья в ящик для дров.
За моей спиной снова послышался голос:
— Мистер, у меня дружеские намерения, так что когда будете поворачиваться, не держите ничего в руках. — Эта фраза была произнесена очень сухо.
Я медленно повернулся.
В дверном проеме стоял немолодой жилистый мужчина, который держал в руках винтовку, направленную прямо мне в грудь. Если бы я и собирался выстрелить в него, то не успел бы даже выхватить револьвер, он убил бы меня раньше.
И тут я увидел еще кое-что. Из окна, которое открылось совершенно беззвучно, на меня смотрела еще одна винтовка.
— Я всегда любил гостей, — сказал я. — Заходите и чувствуйте себя, как дома.
Мужчина, стоявший в дверях, прошел в комнату. Ему было лет пятьдесят на вид, а может быть, и больше. Его худое, изможденное лицо выглядело таким старым, словно успело сменить за свою жизнь два или три тела.
— Входи, Ваш. Это о нем я тебе говорил.
Вслед за ним в комнату вошла девушка с винтовкой в руках. Она была молода и стройна, а на смуглом лице ее сияли огромные глаза.
Свободной рукой она убрала с глаз прядь волос и мелкими шажками прошла в комнату. Я машинально посмотрел на ее ноги — она была обута в мужские сапоги.
Старик закрыл за ней дверь, а потом обвел глазами комнату.
— Ты что-нибудь ел?
— Нет, сэр.
Он взглянул на меня и сказал:
— Ты лучше сядь, сынок. Ты выглядишь совсем больным.
— В меня стреляли, — объяснил я ему, обессиленно упав на кровать, — и ранили. Я, как мог, обработал рану.
— Сейчас мы поедим, а потом Ваш посмотрит твою рану, — ответил старик. — Она очень хорошо разбирается в огнестрельных ранах, — изучает их на мне с десяти лет.
Девушка сняла мужскую куртку, и я увидел, что фигура у нее — будь здоров! И что она скорее всего старше, чем мне показалась вначале. Наверное, ей уже исполнилось шестнадцать.
