А на химическом заводе тоже шла битва. Люди появились там на следующий же день после первого переворота и увидели то же, что накануне видел я.
Пока суть да дело, драгоценное время было упущено, и аварийно-восстановительные работы начались с большим опозданием — завод уже превратился в неуправляемую экологическую бомбу.
Взрывался газ. Горели цеха. Тонны кислот, щелочей и другой отравы образовывали громадное ядовитое озеро, которое постепенно затапливало заводские корпуса. Но люди, хоть и отступая, продолжали борьбу, которая, может быть, и не оказалась бессмысленной, но заговорившие ранним майским утром орудия президента сыграли свою роль и на этом фронте.
Несколько шальных снарядов, упавших на территорию гибнущего завода, довершили его разрушение. Сотни тонн жидкого и газообразного хлора вырвались наружу, при этом часть его после несложной, но глобальной химической реакции превратилась в гигантское облако страшного яда — фосгена. Смерть почти сразу же настигла восстановителей завода, а смесь токсичных газов довольно быстро поползла к Ченгиру, в котором шло ожесточенное сражение.
Нас в машине осталось двое — Доктор с полчаса назад покинул нашу компанию и остался лежать в глубокой пропасти, прошитый очередью из «Узи». Легкость и хладнокровие, с какими «торпеда» расправился с бывшим своим шефом, меня ошеломили, несмотря на то, что за последние дни я нагляделся трупов.
После того, как мы благополучно миновали кордон, за руль сел Толя — «торпеда» машину сроду не водил, а я хоть и умею управлять теплоходом и локомотивом, за рулем простого автомобиля бывал редко.
Курмет бросил автомат на сиденье и задремал. Только теперь у меня стала появляться уверенность в том, что все происходящее сейчас — не провокация.
Толя остановил машину при въезде в Ченгир. Шоссе перегораживала баррикада. Большой щит с надписью на местном языке и продублированной здесь же по-русски предупреждал: «Въезд запрещен. Опасная зона.» Вокруг — ни души; ни живой, ни мертвой.
— Что будем делать?
— Поехали, — сказал я.
— И-и, поехали, да, — согласился Курмет.
Толя объехал баррикаду — «лэнд крузер» пер как танк — и мы двинулись дальше.
Моя психика уже подвергалась серьезным испытаниям на прочность в этих краях, но то, что я увидел на улицах города, едва не сдвинула мою крышу с привычного места.
Несчастный город умер насильственной смертью. На дорогах лежали сотни, тысячи трупов — военных, бандитов, но в основном — мирных жителей. Мы медленно объезжали вставшие поперек дороги и перевернутые машины, из окон и дверей которых торчали руки, ноги и головы мертвецов. Угрюмо чернели пустыми окнами дома, некоторые из которых превратились в обгоревшие остовы… И над всем этим стоял страшный трупный запах — жаркое южное солнце делало свое дело. Вороны хлопали над нами крыльями и разрывали тишину зловещим карканьем. Тучи жирных мух носились над раскаленным асфальтом, там и сям суетились пирующие крысы — этих тварей, видимо, не брало ничто. В одном из переулков мы даже наткнулись на небольшую стаю одичавших собак — нас они не испугались, а только проводили безумными взглядами.
Живые же люди нам не попадались — видимо, те, кто уцелел, давно покинули город. На дороге валялось оружие — бери не хочу, а в центре города мы объехали танк, на броне которого лежал труп солдата. На трупе восседала не обратившая на нас никакого внимания здоровенная ворона.
Эти апокалиптические картины потрясли даже Курмета, жестокого киллера. Он широко раскрытыми глазами глядел в окно и что-то бормотал, часто поминая Аллаха. Я сидел в полном ступоре, а Толя, ведя машину, не то всхлипывал, не то постанывал — насколько я знал, в районе под названием Старый город у него остались женщина и сын четырех лет. Туда мы сейчас и держали путь.
Старый город в Ченгире заселяли в основном русские. Здесь стояли старые одно-двухэтажные дома, напомнившие мне некоторые районы Казани. Но сейчас Старый город представлял весьма плачевное зрелище.
Пожар пощадил не больше четверти района. Не исключено, что в дни обоих переворотов бандиты в военной форме резвились здесь особенно весело.
«Тойота» подъехала к выгоревшему дотла двухэтажному дому. Толя остановил машину.
— Здесь… — мертвым голосом сказал летчик и уронил голову на руль. Мы с Курметом переглянулись и вышли из автомобиля. Курмет держал автомат наготове, но это казалось излишним — тут гнездилась только одна Смерть…
Курмет, а за ним я вошли в обгорелый дверной проем. Кроме пепла и золы, здесь не было ничего — пожар бушевал так, что обрушилась большая часть внутренних стен.
Вернувшись в машину, мы увидели, что Толя молча сидит и курит. На лице летчика было такое ледяное спокойствие, что я серьезно забеспокоился о его голове.
— Ближе Марины у меня никого не было, — хриплым голосом произнес он. — И пацана… Кто виноват, ребята, а?.. Кто за это ответит?
Мы с Курметом молчали — да и что мы могли сказать?.. После недолгой паузы Толя отъехал от сгоревшего дома и проговорил:
— Сейчас поищем уцелевшую хату. Найдем где-нибудь водки, да побольше — если я не напьюсь сегодня, за себя я не отвечаю.
Более или менее целый дом удалось найти скоро, водку в брошенном магазине мы нашли еще быстрее, и вечером этого кошмарного дня единственные живые люди в городе Ченгире были мертвецки пьяны.
Да, в подобных условиях, да еще в обществе работавшего на мафию пилота и профессионального охранника-убийцы пить мне еще не приходилось. Но не время и не место было сейчас выбирать компанию.
Утром я и Курмет поехали по местам моей боевой славы. Толя начал входить в запой, и выводить нашего товарища из этого состояния не входило пока в мои новые планы.
Курмет постепенно занял в нашей маленькой компании главенствующее положение — но это пока тоже не противоречило моим планам. Правда, вчера, под воздействием спиртного, я наболтал ему многовато лишнего. Зато и он со своей стороны выдал мне немало интересной информации.
Так, я узнал, что плантацией опийного мака командовал не кто иной, как покойный Доктор. Он занимался также поставкой рабов, сбором и отправкой на химический завод «ханки» — сырца. Там, в одном из цехов, сырец перерабатывался, и с завода выходил уже чистый морфий, а может быть, даже и героин, под видом каустической соды. Кстати, на сленге готовый наркотик тоже назывался «содой»… Кто был боссом от этого бизнеса на заводе — Курмет не знал, зато говорил, что отправкой «соды» из региона занимался Партизан. Куда затем шел наркотик — тоже неизвестно, но, скорее всего, за границу. Видимо, наша отрава была значительно дешевле южноамериканской или восточноазиатской…
Курмет решил во что бы то ни стало добраться до завода и разыскать там вагон с «содой». Затем по каким-то известным ему каналам толкнуть товар дальше, за относительно невысокую цену. Тем не менее, прибыль, по словам Курмета, должна будет составить не меньше ста тысяч долларов, а моя доля — четверть этой прибыли. Было о чем подумать. И я думал. Думал и сейчас, сидя за рулем; в пустом городе, да еще в чужой машине не было смысла опасаться аварии. Курмет сидел рядом со мной и держал автомат на коленях. У меня же за поясом находился пистолет, а в кармане — нож-выкидуха — найти на улице оружие сейчас было совсем нетрудно.
