- Карабинер, - сказал на это князь. - Видно, что передовой разъезд мюратова авангарда. Значит, жди гостей. Гусары-то ушли?
Княжна подтвердила, что да, гусары ушли в великой спешке, но взяв с собой раненых и знамя.
- Знамя, знамя, - проворчал князь. - Тебе-то, матушка, что за прок в их знамени, что ты о нем через слово повторяешь? Уж лучше бы они тебя с собой взяли, а знамя оставили французам на подвертки.
- Да как же, дедушка! - воскликнула княжна. - Как же вы можете так говорить! Вы сами мне объясняли, что знамя...
- Довольно уж про знамя, - устало сказал князь. - Скажи лучше, как же это твой поляк смел уехать и бросить тебя здесь на произвол судьбы? Неужто не попрощался, с собой не позвал?
- Он звал, дедушка, - потупившись и залившись алой краской, прошептала княжна, - да я не поехала. А попрощаться он, видно, не успел. Да ты не думай про него плохо! Он знаешь, каков?
И она быстро пересказала князю события вчерашнего вечера, закончившиеся вызовом на дуэль.
Александр Николаевич выслушал ее довольно невнимательно, а дослушав, сказал с нечаянной жестокостью человека, который, стоя на пороге смерти, торопится еще многое успеть и оттого не имеет сил и времени заботиться о пустяках:
- Поручик этот, душа моя, большой негодяй, а Огинский, хоть и благороден, а дурак. Верно, уж убит, коли не зашел проститься. На рассвете, как ты спала, у пруда, я слышал, стреляли. Видно, они и были. А после уж французы наскочили, и началась во дворе кутерьма.
Княжна страшно побледнела и с навернувшимися на глаза слезами посмотрела на деда. Но старый князь не заметил той раны, которую он невольно нанес любимой внучке. Глядя прямо перед собой, он продолжал говорить, торопясь сказать все нужное, пока болезнь не добила его окончательно, и зная, что добьет непременно.
- Вот что, душа моя. Дни мои, как в романах пишут, сочтены, так что надобно тебе быть ко всему готовой. Скверно, что оставляю тебя в таком отчаянном положении. Из-за меня, из-за болезни моей ты попала в этакую неприятность; ну, да теперь уж ничего не поделаешь. Состояние мое тебе остается. Состояние большое, так что, коли не будешь совершенною дурою, как-то проживешь - хватит и тебе, и доброхотам разным, которые тебя станут поначалу обкрадывать. Головка у тебя, однако, светлая, так что со временем разберешься, кто тебе друг, а кто норовит крови твоей испить. Верно, что, коли француз хотя бы до Москвы доберется, четверти твоего состояния, считай, как не бывало. Ну, да с этим ты сама как-нибудь... До тех пор еще дожить надобно.
- Ах, дедушка, что вы такое говорите! - едва сдерживая слезы, воскликнула княжна. - Вы поправитесь, господь не позволит...
- Господь меня уже заждался, - перебил ее князь. - У него ко мне бо-о-ольшой счет! И вот что, раз уж сама заговорила: позови-ка ты мне попа. Только не теперь, а потом, когда совсем худо станет. Это, чую, скоро... А коли сбежал поп вместе со всеми этими псами, то и не зови. Помолишься за меня перед иконкой, и ладно будет. Мнится мне, что твое заступничество там, наверху, скорее зачтется, чем молебны пьяницы этого, отца Евлампия. Эк не вовремя меня угораздило! Приказал бы я тебе немедля ехать, так разве ты послушаешься?
- Не послушаюсь, дедушка, - тихо, но с отчетливой твердостью в голосе проговорила княжна.
- То-то и оно, что не послушаешься. Вот она, молодежь-то нынешняя, вот воспитание... Ну, шучу, шучу. Конюшню-то, поди, всю разворовали?
Княжна кивком подтвердила верность его догадки.
- Дурень я, значит, был, что мало их, чертей, порол, - спокойно сказал князь.
- И вовсе вы никого не пороли, - возразила княжна.
- Потому и воры, что не порол. Либерте, эгалите, фратерните, - с отвращением выговорил князь лозунг французской революции. - Вольтер, опять же. Все зло оттуда, из Франции. Ты им "эгалите", а они с тебя тем временем сапоги снимают. Ну, да бог им судья, а мне до них уж не дотянуться. Ты, Машенька, лошадь найди непременно. Нынче по округе много будет бесхозных лошадей. А только гляди в оба, потому как и людей без царя в голове сейчас в лесах объявится немеряно. Не знаю даже, что страшнее - на месте сидеть или в Москву ехать. Архипыч тебе не подмога, старый он уже. Только на себя да на бога надейся. Сейчас, сейчас бы тебе ехать, пока француз не пришел...
Речь его, поначалу вполне ясная, по мере того, как князь уставал, делалась все более невнятной и наконец окончательно превратилась в бессвязное бормотание. Глаза Александра Николаевича закрылись, и он впал в забытье. Посидев у постели еще немного, княжна тихо встала и, неслышно ступая, вышла из комнаты.
Слова деда о том, что дуэль все-таки состоялась и, вернее всего, была роковой для молодого Огинского, запали княжне в самую душу. Теперь такой ход событий представлялся ей самым вероятным и едва ли не единственно возможным. После слов князя ей вспомнилось, что сквозь утренний сладкий сон она как будто тоже слышала отдаленный звук, напоминавший щелканье пастушьего кнута. Звук этот, вмешавшийся в сон и принятый княжной за часть последнего, теперь представлялся ей в ином, зловещем свете. Сколько ни говорила она себе, что этого не может быть, сколько ни ругала себя за детские фантазии, уверенность, что Вацлав Огинский, истекая кровью, лежит где-то рядом, в парке, всеми брошенный и нуждающийся в помощи, крепла с каждой минутой.
Не зная толком, куда собирается идти и что делать, княжна вышла из дома на задний двор. Выходить с парадного крыльца она побоялась, помня о том, что там лежит мертвец, и не желая снова видеть рогожный куль, из-под, которого торчали начищенные сапоги с большими железными шпорами. Архипыч в это время как раз, потея и кряхтя, волок убитого карабинера под мышки в парк, чтобы там как-нибудь закопать от собак и прочего мелкого зверья, коего в последние годы много расплодилось в одичавшем парке и окрестных лесах. Занятый этим непосильным для него делом, старый камердинер не мог видеть, как княжна покинула дом. Впрочем, если бы и видел, то вряд ли ему удалось бы остановить полную решимости отыскать Огинского или хотя бы его тело Марию Андреевну.
Что она станет делать, найдя в парке раненого, Мария Андреевна представляла себе смутно. Поставленная ею перед собой задача была бы трудна и для вполне взрослой, крепкой женщины; хрупкая шестнадцатилетняя княжна, однако же, храбро углубилась в парк, махнув рукой на очевидную невыполнимость и даже опасность своей затеи. На худой конец, решила она, можно будет кликнуть Архипыча; сейчас важнее было убедиться в том, что догадка старого князя неверна.
Княжеский парк был обширен и, как уже упоминалось, изрядно запущен. Подальше от дома, где за ним еще сохранялся какой-то присмотр, парк более всего напоминал весьма густой смешанный лес, в чаще которого можно было бы спрятать африканское диво - слона, а не то что раненого гусарского корнета. Княжна Мария, впрочем, предполагала, что дуэли обыкновенно происходят все-таки не в чаще, а на более открытой местности, где деревья и кусты не мешают мужчинам с соблюдением всех правил этикета убивать друг друга из пистолетов и колоть острыми шпагами. Таких мест в парке было несколько, и княжна решила одно за другим обойти их все, пока не убедится в беспочвенности своих страхов.
