Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
Вот давайте гармонию этой мысли проверим алгеброй, вернее арифметикой.
Предположим, у нас 100 солдат-роботов с одной и другой стороны, они стоят строем друг против друга (как реально и было в тех войнах) и стреляют друг в друга, делая один выстрел в минуту (скорострельность ружей два века назад). Предположим также, что вероятность попадания с обеих сторон одинакова и равна 10 %. Посмотрим теперь, каковы будут потери сторон после 4 минут боя – после 5 залпов? (Одна пуля уже была в стволе.) После 1-го залпа в строю каждой стороны останется по 90 солдат, после 2-го – по 81, после 3-го – по 73, после 4-го – по 66, после 5-го – меньше 60. То есть потери будут около 41 солдата.
А теперь представим, что одна из сторон имеет не 100, а 200 солдат. Тогда после 1-го залпа у этой стороны в строю останется 190 солдат, а у противника – 80. После 2-го – 182 и 61, после 3-го – 176 и 43, после 4-го – 172 и 26, после 5-го – 169 и 9. Потери «большого батальона» – 31 солдат, «малого» – 91 солдат. Не только слабые потеряли более чем в два раза больше, но и сильные потеряли существенно меньше, чем в случае сражения равными силами.
При этом не имеет никакого принципиального значения, как именно вы организовали на поле боя свой «большой батальон». Могли, как в модели, подвести больше солдат к боевым порядкам противника. А могли отсечь часть его войск и расправиться сначала с нею, или напасть на слабо вооруженных, или могли сманеврировать так, чтобы не все солдаты противника во время боя могли действовать оружием. Принцип «большого батальона» – принцип резкого увеличения потерь противника и сокращения своих потерь – останется.
А теперь представим, что наших солдат-роботов по-прежнему одинаковое количество, но один противник стреляет в два раза чаще, то есть в 4 минуты сделает не 5 выстрелов, а 9. Не буду перегружать текст числами, но через 5 минут боя у быстро стреляющих в строю останется 67 солдат, а у медленно стреляющих – 26. Опять не только медленные потеряли больше, но и скорострельные потеряли меньше.
А теперь представим при тех же условиях по 100 солдат-роботов в строю и стреляющих с одинаковой скорострельностью, но одна команда стреляет в 2 раза точнее, то есть с каждым залпом в ней попадает не один из десяти солдат, а один из пяти. Опять не буду перегружать текст числами, но через 5 залпов у метко стреляющих в строю останется 69 солдат, а у посредственно стреляющих – 17. Опять не только промахивающиеся потеряли больше, но и меткие потеряли меньше.
Не будем загружать себя расчетами ввиду их очевидности, но такой же эффект будет иметь защита одной стороны от огня другой. В древние времена это была индивидуальная защита (щиты, латы, кирасы) или коллективная защита – крепости и их полевые аналоги. С середины XIX века – с увеличением мощности поражающих снарядов – в практику вошла защита себя землей, вошло окапывание обороняющихся. Уже в ходе Гражданской войны в США (1861–1865) выяснилось, что войска, находящиеся в окопах, несут потерь в три раза меньше, чем атакующие их войска. С Первой мировой появился еще один вид защиты – броня танков и боевых машин.
Но это не все виды защиты. Защитой может быть и возможность открывать огонь по противнику с расстояния, с которого он не может тебя поразить. Скажем, поражение русских войск в Крымской войне во многом определило то, что англо-французская пехота была вооружена более дальнобойными нарезными ружьями. В результате она наносила русским войскам урон с расстояния, на которое русские гладкоствольные ружья просто не добивали.
Защитой может быть незаметность для противника. Тут важна и маскировка, и нахождение за складками местности, за деревьями и т. д. – все, что делает тебя менее заметным по сравнению с твоим открытым стоянием на чистом месте во весь рост. Защитой может быть и быстрота передвижения в зоне воздействия огня противника, ведь противнику для подготовки выстрела и тем более такого огня, как артиллерийский, требуется время, кроме этого, для полета пули и снаряда тоже требуется время. При собственной быстроте маневра в зоне досягаемости оружия противника его снаряды будут падать уже на пустое место. Наконец, можно добиться, чтобы противник или вообще не стрелял, или стрелял не прицельно, что тоже является собственной защитой. Для этого противника можно ослепить, к примеру дымом, а можно вести по нему настолько плотный огонь, что он не сможет не только прицельно стрелять, но и головы поднять.
Забегая вперед, отмечу, что такие виды защиты, как броня боевой техники или бронежилеты, – это, конечно, следствие ответственной работы правительства и возможностей экономики государства. Но вот все остальные способы доступны любому офицеру и генералу, и если войска гибнут из-за того, что командиры не использовали на поле боя имеющиеся средства защиты – местность, маневр, маскировку, – то это вина генералов и офицеров, вина их неграмотности и безответственности.
Оба первых фактора тактики – количество войск и скорострельность – можно объединить в один – мощность огня.
Меткость огня надо осовременить и добавить эффективность снарядов у цели. В XIX веке артиллерийская граната полупудового единорога, весившая более 8 кг, при разрыве давала до 15 осколков, а в XX осколочно-фугасный снаряд 76-мм орудия, весивший 6,2 кг, давал 600–800 убойных осколков. Это надо учесть и ввести меткость в суммирующий фактор – эффективность огня.
Теперь пару слов об оперативном искусстве. Это понятие возникло сравнительно недавно и не всеми признается. Дело в том, что это только в настоящее время тактикой считается только искусство выиграть бой, но в старом, исконном значении этого слова – это искусство использовать местность для победы. То есть использовать ее для придания дополнительной силы своим войскам, или, иными словами, для придания дополнительной поражающей силы имеющемуся у твоих войск оружию. Кредо Наполеона: «Военное искусство – это умение быть сильнее противника в нужном месте и в нужное время».
Но во времена Наполеона это нужное место располагалось на (от силы) паре сотен квадратных километров, а маневрировавшие войска редко превышали сотню тысяч человек, причем практически все необходимое для боя и жизни было при них. (Кстати, когда Наполеон вошел в Россию и трудности нахождения «нужного места» возросли на порядок, он уже не сумел быть сильнее в «нужное время» и потерпел поражение практически без решающих боев со стороны русской армии.) Сейчас же масштабы сражений увеличились многократно, потребности войск в сообщении с тылом на порядки возросли, соответственно, действительно имеет смысл эту часть тактики (использование местности в крупных операциях) выделить в отдельное искусство. Но принципы и тактического, и оперативного искусства остаются одинаковыми – «это умение быть сильнее противника в нужном месте и в нужное время».
К этому следует добавить, что и раньше слабой частью любой армии были те, кто находятся за боевыми линиями – в тылу. Это тыловые и специализированные войска. Они если и вооружены, то не комплексно и не в состоянии равноценно противостоять боевым войскам противника, но без этих тыловых и специализированных войск и свои боевые войска много (долго) не навоюют. Поэтому само собой разумеющимся является маневр прорыва боевых линий противника и выход ему в тыл с желательным окружением части его войск – тут и легкая добыча, и слабое сопротивление, и обессиливание боевых частей противника отсечением им путей снабжения и пополнения. Это настолько понятно не теоретическому болтуну, а настоящему военному, что немецкие генералы на вопрос о молниеносности войны при помощи их «танковых клиньев», как вы видите, чешут в затылке и сообщают, что не было у них никаких ни собственно военных концепций, ни собственно военных теорий молниеносности. Просто они «использовали нужные части в нужном месте и в нужное время».
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
