Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
После чая, отдыхая,
Где Амур река течет,
Я увидел китаянку…
Молодые офицеры остановились перед раскрытыми дверями питейного заведения с «высоким» названием «Эдельвейс». Обменялись улыбками, бодро поднялись по ступеням внутрь. При входе сняли и спрятали красные банты в карманы галифе.
Их охватило полусказочное очарование… Сразу же за ближайшим столом заведения восседает теплая компания.
— Только конституционная монархия и конституционно-демократическая партия выведут нас из этого бардака, господа! — провозглашает солидный, седой, хорошо одетый, с золотым пенсне на носу с горбинкой, изрядно подпивший посетитель.
— Какие господа?! Помилуйте, Арнольд Христофорович! Мы все давно граждане. А ваши кадеты почти все вышли в отставку… — цинично упрекает седого посетителя другой, высокий, худой с козлиной бородкой собутыльник.
— Коллеги! Вся надежда на социалистов-революционеров во главе с Черновым. Ну, может быть, еще скажет свое слово и правая социал-демократия. Есть и у них там светлые головы: Плеханов, Аксельрод, Мартов… — негромко и осторожно говорит третий и скрывает свой образ в клубах папиросного дыма…
— Главное — не допустить к власти большевиков и их сторонников из Советов этих солдатских и каких-то гм-м… извините, депутатов!
— И анархистов!
— Анархисты сами отрицают любую власть, милостивый государь!
— Большевички — вот зло!
— Ох, господа, прошу прощения, граждане, не поминайте на ночь глядя большевиков…
Граммофон хрипловато вторит:
Китаянка, китаянка,
Китаяночка моя…
Кирилл и Алексей с порога внимательно осматриваются.
«Солидные мраморные столики, увесистые пивные кружки тускловато-матового стекла, фаянсовые подставки под них с надписями вроде “Morgenstunde hat Gold im Munde”[6].
На стенах мозаикой выложены сцены из “Фауста”. В стеклянных горках посуда для торжественных случаев», — свидетельствует упомянутый автор.
Почти все столики заняты. В углу — три стола сдвинуты под пыльной искусственной пальмой. Там сидят двое, и есть три-четыре свободных места. Взгляд Кирилла оживляется, в нем мелькают искры надежды.
— Алексей, идем, присядем там, — негромко говорит он, указывая глазами и подбородком, — тот угол поэтический, литературный.
Он решительно направляется туда, и Пазухин послушно следует за ним. За сдвинутыми столами сидит средних лет прапорщик кавалерии с синими просветами на погонах, как и у Пазухина, и двумя солдатскими георгиевскими крестами на левом борту кителя. Глаза его внимательно осматривают вошедших. Один глаз слегка косит. По одному уже взгляду на него видно, что он — боевой офицер, видавший виды. Но в его манерах и выражении лица сквозят врожденное благородство, аристократичность, характерные для людей петербургского общества.
— Позвольте, господа? — радостно спрашивает Кирилл, берясь правой рукой, одетой в лайковую перчатку, за спинку стула.
— Сделайте одолжение, — отвечает прапорщик, явно чувствуя себя хозяином ситуации и переглядываясь со своим соседом — молодым, худощавым длинноносым господином, одетым по-светски, с бабочкой на белоснежном воротнике сорочки и с белыми манжетами, выступающими из-под рукавов пиджака. Кирилл и Алексей, сняв фуражки, усаживаются.
— Надеюсь, господа офицеры, вы догадываетесь или знаете, за какие столы садитесь? — спрашивает председатель стола, глаза его играют, а по лицу пробегает легкая усмешка. — Уверяю вас, господин прапорщик, мы совершенно однозначно направлялись именно сюда, — отвечает Кирилл. Тот, склонив голову, изрекает — Как видите, у нас тут есть еще два места. Я поджидаю своего фронтового друга. — Осмелюсь узнать, прапорщик, в каком полку служить изволите и на каком фронте получили столь завидные награды? — с налетом высокомерия задает вопрос Пазухин, указывая взглядом на два солдатских георгиевских креста и намекая на то, что он выше по званию.
Очарование сменяется реальностью…
— Как видите, подпоручик, мы — коллеги по роду войск, — махнув перстами правой руки, небрежно указал отвечавший на синие просветы своих погон.
— Да, да и все же…
— Весь последний год и даже более — прапорщик 4-го эскадрона 5-го гусарского Александрийского полка. До последнего времени расквартированного на Западном фронте в районе реки Двины.
— Ба, да ведь это «черные гусары»! Прославленный полк! — восклицает Пазухин.
— Не спорю, подпоручик. Но службу я начал 24 августа 1914 года в Лейб-гвардии Уланском Ея Величества полку вольноопределяющимся маршевого эскадрона. Это было в Восточной Пруссии. Наш полк тогда входил в состав 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, — слегка пришепетывая, отметил председатель.
— Могу представить, господин прапорщик, что вам пришлось пережить, если вы приняли участие в сражениях за Восточную Пруссию, — с уважением вымолвил Алексей, полностью утративший налет высокомерия.
— Всякое бывало, господин поручик, но, думаю, штабные стратегические расчеты, просчеты и отчеты тех дней совсем не соответствовали тактическим, полевым, повседневным реалиям. Наш полк вместе со всей дивизией входил тогда в конный корпус хана Нахичеванского, и мы постоянно наступали, отступали, маневрировали… так что общее поражение 2-й русской армии в Восточной Пруссии было нами не очень замечено. Ну а осенью нашу 2-ю кавдивизию передали в состав гвардейского конного корпуса генерала фон Гилленшмидта юго-западнее Варшавы. Там было еще веселее. Гм-гм. А вы, подпоручик, с какого года на фронте? — спросил обладатель двух георгиевских крестов.
— Осенью 1915 после окончания училища корнетом направлен в Галицию на Юго-Западный фронт. И мне повезло — имел честь быть определенным в 7-й гусарский Белорусский 7-й кавалерийской дивизии.
— Что ж, тоже известный полк. И конечно, ваша часть была в весеннее-летнем австрийском прорыве прошлого года? Помнится, тогда командовал генерал Брусилов?
— Точно так-с! Наш 7-й гусарский два раза взламывал австрийскую линию фронта. Первый раз — в начале июня под Тарнополем. Второй — в июле под Бродами. Этот город вообще брали мы при поддержке 7-го уланского полка и 1-й артбатареи. Кстати, господин прапорщик, рекомендую — мой друг и сослуживец из упомянутой батареи Космин Кирилл Леонидович. Благодаря ему мы здесь — в вашей компании.
Кирилл молча поклонился.
— Я уже успел заметить ваши артиллерийские нашивки, господин Космин. Что ж рад видеть настоящих фронтовиков за нашим столом. Имею честь представиться: прапорщик Гумилев Николай Степанович.
— Как, вы и есть известный поэт Николай Гумилев!? — воскликнул Кирилл.
— Ну, насколь известный, жизнь еще покажет. Но поэт Гумилев — это я, без сомнения.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
