Книга Последний космический шанс - Антон Первушин

Любая технология имеет две стороны. Электронные информационные сети, принизавшие нашу жизнь, не стали исключением. Позитивная сторона очевидна: люди имеют возможность быстро обмениваться разнообразной информацией, общаться напрямую вне зависимости от расстояния (сбылась старая мечта фантастов о видеофонах!), повышать образовательный и культурный уровни за счет открытых энциклопедий, библиотек, обучающих систем и форумов. Еще одно немаловажное достоинство – получение новостей в режиме реального времени, причем всегда можно выбрать, каким новостным ресурсом пользоваться, т. е. цензура исключена в принципе. О негативной стороне Интернета опять же не знает только ленивый: быстрый обмен информацией снижает ее качество, дистанционное общение снижает ценность личных встреч, открытые энциклопедии и библиотеки изобилуют чудовищными ошибками, дискуссии на форумах зачастую выливаются в бессмысленные конфликты. С новостями же стало совсем плохо. Уровень сетевой журналистики упал ниже плинтуса: орфографические и грамматические ошибки, фактические ляпы, ложные интерпретации, цитирование вне контекста, пустые умозаключения, безграмотные ссылки на «анонимные источники». Но, пожалуй, самое ужасное заключается в том, что этот сплав полуправды, слухов и домыслов подается корпускулярно, без связи с предысторией и даже самой историей. И воспринимается так же. Психологи уже заметили опасную тенденцию: в этом бесконечном потоке информационных корпускул человек перестает воспринимать суть текста и даже смысл слов, часто домысливая за автора, замещая прочитанное тем, что хотел бы прочитать. Затем вольное комментирование довершает дело – на выходе получается своеобразное мнение, которое потребитель новостей защищает чуть ли не как лично выстраданную правду, транслируя свои заблуждения дальше. Вот почему вместо ссылок на источники в сетевых дискуссиях часто можно встретить обороты типа: «мне рассказывали», «мой дядя говорит», «а я вот читал», «разведка доносит» и т. п. Человек перестает видеть разницу между фактом и интерпретацией, между гипотезой и теорией, между опытом и допущением.

Возвращаясь к космонавтике, нужно отметить: все вышесказанное о корпускулярном механизме передачи и усвоения информации в полной мере относится и к ней. Поскольку многие подробности тех или иных событий часто держатся в секрете (коммерческая, военная, государственная тайны), а крохи, попадающие в сеть с барского стола космических агентств, обычно сложны для понимания профанов, начинается вакханалия интерпретаций и комментариев. Вспоминаю о том, какое безумие царило в сетях после гибели корабля «Колумбия» в феврале 2003 года, какие гипотезы выдвигались, как бесновались комментаторы. Читать все это безобразие мало-мальски знающему человеку было физически больно. Сетевые журналисты доболтались до того, что обвинили Пентагон в уничтожении американского космического корабля! Когда угар прошел, и тема утратила актуальность, выяснилось, что обсуждение породило несколько устойчивых мифов. Один из них – «Колумбию» можно было спасти. Действительно, после завершения расследования агентство НАСА рассмотрело два варианта спасения несчастного шаттла: ремонт поврежденного крыла на орбите с использованием кустарно изготовленной затычки и эвакуация экипажа «Колумбии» на корабле «Атлантис». Впрочем, чтобы воспользоваться этими вариантами, нужно было хотя бы осознать глубину проблемы, чего в принципе сделано не было. Но самое интересное – в сознании российского обывателя закрепились не эти варианты, которые имеют хоть какое-то техническое обоснование, а убеждение, будто бы обратись НАСА к Роскосмосу, экипаж «Колумбии» легко эвакуировали бы с помощью «Союзов». Кое-кто из моих приятелей, имеющих высшее техническое образование, даже спрашивал, почему этого не было сделано. Я пытался объяснить и вдруг понял, что наталкиваюсь на некое всеобщее заблуждение, причем его корни лежат куда глубже, чем кажется поначалу. Обратив на эту проблему внимание, я стал копать и обнаружил, что сам заблуждение отчасти разделяю.

Дело в том, что мы воспринимаем космонавтику как сферу свободного полета. Дескать, если уж мы способны запускать ракеты, космические корабли и межпланетные станции, то слетать на орбиту и починить там что-то проще простого. Как нашим предкам было трудно себе представить громадность и пустоту космоса – так и нашим современникам, привыкшим к бодрым рапортам космонавтов, трудно представить, что в космосе имеются жесткие границы. И одна из них – наклонение орбиты. То есть ее высота тоже имеет значение, и про высоту, конечно, все знают (хотя часто и не подозревают, что орбита может иметь высокоэллиптическую форму с очень высоким апогеем и очень низким перигеем), но и наклонение – весьма важная характеристика, поэтому ее значение обязательно приводят, описывая тот или иной космический запуск. «Колумбию» нельзя было спасти с помощью российских «Союзов», потому что наклонение ее орбиты составляло 39°, а минимальное наклонение, которое может обеспечить космодром Байконур – 50°. И для специалиста это звучит как смертный приговор. Наклонение орбиты (а под этим термином понимают угол между плоскостью орбиты и плоскостью экватора, то есть на экваторе оно равно 0°, а на полюсе – 90°) не может быть ниже широты, на которой находится стартовая площадка. Байконур находится на 45,6° с. ш., а мыс Канаверал, с которого запускалась «Колумбия» – на 28,6° с. ш. Если говорить в категориях сравнительной достижимости, то орбиты шаттла и «Союзов» находятся словно бы на разных планетах. Разумеется, существует возможность поменять наклонение орбиты, находясь в космосе, однако по энергозатратам такой маневр сопоставим с выводом самого аппарата на орбиту. Так, американский шаттл, потратив весь запас бортового топлива, может поменять наклонение всего лишь на 2°. «Союз» не может и этого.