В отчаянии ища какого-либо правдоподобного объяснения, Тоддтолько что почти сумел убедить себя, будто за исчезновением Элизабет стоит МаксДелон.
Как только полиция могла так легко отпустить его на всечетыре стороны? — неистовствовал Тодд, мечась по гостиной Уэйкфилдов. — Ондолжен знать что-то, но только не хочет говорить. Вот мы сейчас поедем иприпрем его к стенке!
Его родители ведь уже не позволили тебе говорить с ним. Счего же ты решил, что они теперь разрешат? — спросил Стивен. — Кроме того, ясомневаюсь, что Макс знает хоть немного больше тебя или меня. Судя по тому, чтомне о нем известно, ему просто нравится вести себя круто, а внутренне онобычный порядочный парень. Тебе бы следовало знать это не хуже меня.
Ну, может быть, ты и прав, Стив, — согласился Тодд, — толькоя не могу поверить, чтобы Лиз вот так... так просто... исчезла...
Голос его надломился, и по щеке скатилась слезинка. Стивенуспокаивающе положил ему руку на плечо и сказал:
Я понимаю, что ты чувствуешь. Мы снова съездим сразу после восходасолнца. Как только станет светло, мы сможем обшарить парки и по холмам тожепройдемся.
Он не сказал, не осмелился произнести вслух, что к томувремени они, возможно, будут искать не столько Элизабет, сколько ее мертвоетело.
Через несколько часов измученная Элис Уэйкфилд поднялась смягкого кресла, в котором она немного подремала, и направилась на кухню вполнятьвоскресный утренний ритуал. Она понимала, что обязана продолжать жизнь своимчередом, чтобы сохранить здравомыслие во время этого сокрушительного испытания.
Доставая банку с кофе, миссис Уэйкфилд думала, что все этовыглядело страшно нереально. Ведь только накануне вся семья находилась вместевот в этой самой комнате, собравшись за кухонным столом. А теперь Элизабетисчезла. И миссис Уэйкфилд никак не могла согласиться с ужасным предположением,сделанным полицией после того, как они отпустили Макса Делона. Они старательнонамекали ее мужу, что, возможно, Элизабет совсем и не пропала. Возможно, она...сбежала. Конечно, семья отвергла эту идею. Они отлично понимали, что Элизабетникогда бы в жизни ни от чего не сбежала. Да и, кроме того, Элизабет впоследнее время была так счастлива. Так какая же у нее могла бы найтисьпричина, чтобы сознательно нанести своей семье подобный удар?
И все-таки, коль скоро уж полиция допускала такуювозможность, то, как сознавала миссис Уэйкфилд, они не стали бы прилагатьособых усилий к поискам ее дочери. И если так и произойдет, то разыскиватьЭлизабет придется родным и друзьям.
Спустя некоторое время она крикнула в сторону гостиной:
Завтрак готов.
Ни у кого не было настроения есть, но миссис Уэйкфилдподчеркнула, что важно, мол, хотя бы попытаться.
А ты просто обязан поесть, Стивен, — уговаривала она сына. —Ради Лиз обязан. Ты не можешь отправляться разыскивать ее на голодный желудок.Тебе понадобятся силы.
Миссис Уэйкфилд не говорила так со своим сыном вот уже многолет, и ее материнские упреки возымели свое действие.
Да, мама, ты права, — сказал Стивен, вгрызаясь в гренок,который она положила перед ним. — Спасибо.
Элис Уэйкфилд уговорила позавтракать и Тодда, который ужетак давно нес дежурство в их доме.
Однако она так ничего и не смогла сделать, чтобы заставитьпоесть дочь. Джессика непонимающим взглядом смотрела на стоявшую перед нейтарелку. Да разве могла она даже думать о еде, когда ее сестра, возможно,погибала от голода в каком-нибудь Богом проклятом месте?
И почему это все? Да потому, что она, Джессика, слишком ужпогрязла в собственных любовных интрижках, чтобы хотя бы минутку подумать освоей сестре. Да, Элизабет, возможно, захватил кто-то другой, но все-такиДжессика считала именно себя ответственной за исчезновение сестры. В ее головеснова и снова проигрывался рефрен бесконечных «а что, если бы?», которыеприходили ей на ум всю эту ночь. А что, если бы она соизволила уделить вниманиетем намекам, которые подсказывала ей интуиция? А что, если бы она подождала,пока вернется Элизабет? А что, если бы она довела до конца свое побуждение позвонитьМаксу и спросить о сестре перед уходом на прием? Что, если бы она не солгалаТодду? Все это, возможно, и не предотвратило бы исчезновения Элизабет, но затовсе узнали бы об этом на несколько часов раньше! Драгоценных часов. Тоговремени, которое, быть может, помогло бы властям настигнуть преступника.
И потом еще этот Макс... Люди часто предполагали самоеплохое, когда речь заходила о нем. Он слонялся туда-сюда но Ласковой Долине ссамыми настоящими уголовными типами... и эти его браслеты с металлическимишипами, этот хмурый вид, с которым он шатается по школе... Да, от мыслей о немлегче не становилось. Впрочем. Джессика была согласна со Стивеном: все это былов Максе показным, некой оболочкой, а не его сутью. Джессика просто не моглапредставить, чтобы Макс сделал с Элизабет что-то дурное, особенно если учесть,что он рассчитывает на ее по мощь но английскому языку. И тем не менее Джессикабыла, мягко говоря, рассержена на него. Но при этом она, конечно, понимала, чтоне может возлагать на Макса полную ответственность за все это. Если бы онапораньше сообщила об исчезновении сестры, то Максу попросту никогда и непришлось бы забираться в ее автомобиль.
И независимо от того, нравилось ей это или нет, Джессикаснова и снова возвращалась к тому же самому постыдному осознанию: ей некогобыло винить, кроме самой себя.
11
Дольше всего Элизабет тревожило отсутствие света.
Нет, не то чтобы в этом ее ветхом прибежище было совершеннотемно — Карл оставил для нее включенным верхний свет, чтобы она могла читать,но эта тусклая лампочка бросала но всей комнате жуткие отблески, образуя поуглам тени, что только усиливало ее страхи.
Ах, если бы только она смогла увидеть солнце! Но все окнабыли заколочены. В крошечные щели между деревянными планками просачивались лишьтоненькие струйки света. Но их было совсем недостаточно, чтобы справиться сощущением клаустрофобии, вызванным заточением в этой маленькой комнате.
Так что же может заставить кого-то сотворить такое вотношении другого человека? Элизабет думала об этом, не переставая отчаянно ибесплодно сражаться с веревками, которые удерживали ее на маленьком деревянномстуле. Карл утверждал, что любит ее, и, тем не менее, он вырвал ее из всего вжизни, лишил родных и близких. Он заточил ее в месте, которое было ничем нелучше тюремной камеры. Мышцы ее ныли от неподвижности, она была в ужасе ипомимо всего прочего ею овладело чувство невыносимого одиночества. Элизабетпришло в голову, что, быть может, сам Карл все это время испытывал чувствотакого же рода. Так не это ли чувство и заставило его совершить бессмысенноепохищение? Но что бы там ни стояло за его отчаянным и лишенным логикиповедением, Карл был свободным, тогда как Элизабет была его пленницей.
