– Это про нас с тобой! – рассмеялся Поташев, и на душе его стало тепло.
Насытившись, путешественники отправились в японский павильон. То, что там происходило, слегка удивило неподготовленных посетителей. Они увидели, как группа людей стрижет одного человека, другая группа пишет одно стихотворение, третья группа лепит один горшок. Такие коллективные практики, как поняли Алексей и Лиза, были не столько фактом искусства, сколько своеобразной групповой психотерапией.
– Я понял, для чего они это делают! – сообщил Поташев задумавшейся подруге, когда они покинули павильон Японии.
– А я не могу понять! Что это было?
– Этот перформанс, мне кажется, связан с тем, как японцы учатся преодолевать травматические последствия катастрофы на Фукусиме.
Они еще несколько часов побродили по разным павильонам; последним, у самого входа, был испанский.
– Бесспорно, Испания переплюнула всех! – констатировал Поташев, выйдя на аллею сада. – Разместить в трех пространствах три кучи строительного щебня – это самашедший креатив.
– Слушай, а что, если пойти посмотреть классическое искусство? – спросила Раневская.
– Хорошая идея! – поддержал ее архитектор, и они поспешили за новыми впечатлениями.
Сверяясь с картой, вышли к Сан-Дзаккария. Церковь настолько очаровала Поташева своим фасадом, что он остался снаружи рисовать ее облик, а Лиза вошла внутрь.
Пока искусствовед наслаждалась интерьером, архитектор быстрым карандашом вырисовывал фасад: прекрасный полуциркульный фронтон с круглым окном, словно эхо, отзывался в боковых полуфронтонах с повторяющимися круглыми окошками.
Вскоре вышла Лиза и молча встала за его спиной. Смотрела, как он легко и быстро делает наброски. Он обернулся к ней:
– Что?
– Ты непременно должен это видеть!
Они вошли в церковь. Интерьер ее был необычен. Более того, он был похож на Зазеркалье из сказки про Алису. Алтарная часть, по готической традиции, имела деамбулаторий (обходную галерею) с рядом капелл. Однако вся конструкция казалась прозрачной, поскольку была разделена тонкими восьмигранными изящными колоннами, собранными по четыре в пучки, с расходящимися от них веерными сводами. Стены апсидиол имели большие окна. Создавалось впечатление, как будто через алтарь можно уйти в другое измерение.
– А вот тут, на левой стене нефа, посмотри – картина Джованни Беллини «Святое собеседование». Разве она не прекрасна?
Алексей оторвал взгляд от алтаря и подошел к картине, на которую указывала Лиза.
– Какие яркие цвета! Словно она написана вчера! – подивился он.
– Ты знаешь, кто такой святой Захария?
– Простите мое невежество! – улыбнулся Алексей, присаживаясь на скамью.
– Прощаю. Чтоб ты знал, святой Захария был отцом Иоанна Крестителя, мощи которого, по легенде, хранятся тут.
– Вот это да!
– Ты еще больше удивишься, когда узнаешь, как звали маму Иоанна Крестителя!
– Как?
– Елизавета, представь себе! – Девушка смотрела на него с улыбкой.
– Правда? Твоя тезка? Тогда… – Мужчина вскочил, чмокнул ее в губы и снова уселся. – Слушай! А почему ты до сих пор ни разу не попросила, чтобы я тебя увековечил? Мы ж все-таки в Венеции! А ты – такая эффектная девушка! На тебя итальянцы все время пялятся!
– Во-первых, я не люблю фотографироваться. А во-вторых, для памяти о Венеции достаточно самой Венеции.
Следующим пунктом их маршрута был собор Санти-Джованни-э-Паоло – один из самых больших и известных соборов Венеции. Вторым, не менее распространенным названием собора, в соответствии со спецификой венецианского диалекта, было Сан-Дзаниполо. Однако, прежде чем войти в храм, они обошли вокруг интересный конный памятник.
– А наброски делать будешь?
– Сперва посмотрим, а потом вон там, за столиком кафе, сделаю почеркушки.
– Памятник кондотьеру Коллеони, – не дожидаясь вопроса, сообщила Елизавета, добавив: – Его автор, скульптор Андреа Верроккио, между прочим, учитель Леонардо да Винчи.
Собор Дзаниполо их потряс тем, что они даже не могли представить себе столь огромный пантеон внутри небольшого пространства, каким оно казалось снаружи. В этом соборе удивительным образом соединились, не ссорясь между собой, элементы романской, готической и ренессансной архитектуры. Множество саркофагов и великолепных скульптур демонстрировали посмертную славу дожей венецианской республики. Можно было провести здесь не один час, восхищаясь красотой и величием Дзаниполо.
– Вот теперь мы заслужили по чашечке кофе! – Ей хотелось еще немного побыть возле уникального собора, подождать, пока впечатления улягутся.
Они расположились в кафе, открытая терраса которого выходила прямо на фасад Сан-Дзаниполо и памятник кондотьеру Коллеони.
– А не съесть ли нам капрезе[8]с замечательным сыром моцареллой? – У мужчины вдруг проснулся аппетит.
– С удовольствием! Знаешь, этот английский чай только пробуждает голод.
После салата они пили кофе. И разговор их шел об увиденном.
– Хорош, – сказал Алексей о памятнике Верроккио. – Пожалуй, только у Микеланджело я видел такую внутреннюю силу. – Он глубоко задумался.
Лиза не прерывала паузу в разговоре. Ей нравилось сидеть в открытом кафе на этой площади, смотреть на фасад собора, на памятник работы Андреа Верроккио и тихонечко радоваться удаче, которую ей подарил Бог.
Словно услышав ее мысли, Алексей неожиданно сказал:
– А ведь Создатель никому из нас, никому вообще внятно не сообщает, в чем смысл жизни.
– Ты думаешь, мы сами не в состоянии ответить на этот вопрос?
– Конечно, Создатель говорит с нами самим течением нашей жизни, учит нас на наших же ошибках…
– Или дарит нам минуты такой красоты.
– Было бы логичным предположить, что наш индивидуальный смысл жизни Создатель запрограммировал именно в нас.
– Ага! Разместил где-то записочку. Или записал на флешку, которая лежит неизвестно где, спрятана до поры.
– Не будет же он размещать информацию о нашем строго индивидуальном смысле жизни в ком-то или чем-то другом? Ну, я не знаю, в книге какой-то хорошей, в Библии например.
– Представляешь, а вдруг мы ее не прочтем, задание не поймем и не выполним? – Девушка рассмеялась такому своему предположению. Но Поташев хотел довести свои рассуждения до конца.
– Да-да, именно задание. Ведь смысл ничем не отличается от задания – поставили мы его себе сами или кто-то извне. Так вот, получается, что смысл этот – если он, конечно, есть, – зашифрован где-то в нас самих. Мы можем долго сокрушаться по поводу того, что Создатель не сообщает его нам как-то внятно, чтобы не было никаких сомнений, – но сами понимаем, что это пустое занятие. Итак, ищем в себе!
