Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 227
– Мамця!
– Вот як Бога кохам, никогда я этот мозг не ем!
– Мамця!
– Еще когда я девчонкой была, всегда, бывало, младшему братишке мозговую кость отдавала! Кушай, кушай все…
Юлька съедает с бумажки костный мозг. Потом, приложив к губам круглое отверстие в кости и щелкая языком, она старается высосать остаток мозга, засевший в глубине кости. Это ей удается, и она с восторгом съедает всё.
– Цурэчка моя… – Томашова смотрит на Юльку затуманенными глазами. – Чего бы только не дала я… чего бы не сделала… Только бы выросла ты, перепелочка моя! Только бы стала ходить…
Набравшись храбрости, я говорю:
– Надо показать ее доктору… Доктор вылечит!
– Ах, док-тор? – Томашова снова насмешлива и недружелюбна ко мне. – А где я возьму полтинник для доктора? А доктор лекарство пропишет – опять плати: аптекарю! Я за стирку двадцать копеек в день получаю. И не всякий день у меня работа есть…
– Мой папа с вас денег не возьмет! – горячо уверяю я.
– Не слыхала я, – ворчит Томашова, вымывая котелок и ложки, – не слыхала про таких докторов, чтобы даром лечили!
Юлька, послюнив худенький палец, тщательно подбирает с ящика немногие оставшиеся хлебные крошки. Ворвавшийся было ненадолго в подвал запах еды – борща, хлеба – уже испарился без остатка.
– Носила я Юльку к одному доктору, – рассказывает Томашова. – На курорт, сказал, везите, к морю. Давайте ей свежие яички, мясо и бульон… Нет уж! Я ее на днях к Острабрамской Божьей Матери понесу. Целый день с нею на коленях перед иконой стоять буду. Молиться буду, плакать буду!.. Ксендз Недзвецкий говорит: Божия Матерь сделает чудо – поправится Юлька!..
– Буду ходить, мамця? Ногами?
– Будешь ходить, цурэчка! Бегать будешь!..
Тихонько простившись с Юлькой («Завтра прибегу – с картинками!») и вежливо поклонившись ее маме (она на мой поклон не отвечает), я ухожу из погреба. Поднимаюсь по лестнице гораздо лучше, чем давеча спустилась, – без всяких неприятностей.
Выхожу на улицу – ох, какими светлыми кажутся мне весенние сумерки после темного погреба, освещаемого полосатым светом фитилька! Пахнет свежестью – только что, видно, прошел теплый, весенний дождик. Пахнет почками, распускающимися на чахлых деревцах вдоль уличного тротуара. Из открытых дверей магазинов вырываются десятки интересных запахов. Откуда-то доносится смех, где-то во дворе звучит песня. Издалека слышно, как в городском саду духовой оркестр играет вальс «Дунайские волны»… От улицы пахнет жизнью!
Толстая булочница, пани Гринцевич, бросает на тротуар горсть хлебных крошек, на них набрасываются воробьи и синицы… Мне вспоминается, как Юлька, послюнив худенький палец, собирала с ящика хлебные крошки…
Я бегу домой.
Впервые замечаю: почти во всех домах – крохотные оконца на уровне тротуара. Теперь я знаю, что это окна подвалов, где живут люди. Такие, как Юлька и ее мама.
В тот вечер, как на грех, папа возвращается домой так поздно, что я уже лежу в постели и с величайшими усилиями стараюсь не заснуть.
– Ой, папочка! Я так тебя ждала… Если у кого ссудная касса, так это Скупой Рыцарь?
– Нет. Это ростовщик.
Папа устало опускается на стул около моей кровати.
– Папа! А если у человека ноги – как макароны и он совсем нисколько не может ходить, ты такого лечишь? Чтоб он ходил, как все люди…
– Пуговка! – говорит папа с укором. – Я все-таки думал, что ты умнее. Как я могу тебе на это ответить? Я же должен сам видеть, что за человек, что за ноги, почему они не ходят… Пусть мне покажут этого человека.
– А ее мать не хочет!
– Чья мать? Чего не хочет?
– Юлькина… Девочки Юльки мать… Она не хочет, чтоб Юльку лечил доктор!
– А не хочет, так из-за чего нам с тобой волноваться?
– Юлькина мать хочет, чтоб Юльку Боженька вылечил!
– Фью-у-у-у! – свистит папа и встает, чтобы идти в столовую: он сегодня еще не обедал.
– Папа… – Я удерживаю его за руку. – Посмотри Юлькины ноги! Пожалуйста!
– Нет.
– Почему, папа? Почему ты не хочешь?
– Как же я тебе объясню, когда у тебя мозги пуговичные! Ну, попробуй все-таки понять. У меня с Боженькой разделение труда: или он, или я. Вместе мы не лечим. Понимаешь?
Я не очень понимаю. Неясные, смутные мысли толпятся в моей голове, беспокойные, как вода, которая вот-вот закипит в кастрюле. Вот-вот поймаю… Вот-вот пойму…
Но тут я засыпаю.
А на следующее – прохладное, туманное – утро я вбегаю во двор, где живет Юлька. В коробочке я несу ей все фигурки с листа «Ромео и Джулия», вырезанные, наклеенные на картон, и даже с картонными подставочками, чтобы они могли стоять на столе (я встала рано, чтобы успеть все это сделать). Но уже издали вижу, что отверстие, ведущее в их погреб, закрыто чем-то вроде ставня с большим висячим замком.
– Нету их! – объясняет мне соседка, высунувшаяся из соседнего оконца. – Унесла Томашова свою Юльку! К Острабрамской Божией Матери понесла…
Глава седьмая
Очень пестрый день
Из Юлькиного двора я возвращаюсь очень подавленная. Я хорошо знаю и живо представляю себе, что́ происходит там, куда Юлькина мама понесла свою калеку-девочку.
Острабрамская (по-русски – Островоротная) улица, как река, запруженная плотиной, перерезана поперечной стеной и большими старинными воротами: стена соединяет обе стороны улицы. Это и есть Остра Брама – Острые Ворота. Узкая Острабрамская улица вливается в эти ворота, как под мост, и снова, вылившись из них, течет дальше. Ворота глубокие и двухэтажные. В верхнем их этаже, над самым проездом, помещается часовня с чудотворной католической иконой Острабрамской Божией Матери.
Икона почти всегда скрыта завесами. Только в часы богослужения завесы откидываются; в теплые месяцы распахиваются и большие зеркальные окна. Из часовни льются тогда глубокие звуки невидимого органа, и в мерцании множества свечей видна чудотворная икона. На иконе изображена Острабрамская Божия Матерь: склонив голову, украшенную драгоценным венцом, и прижимая к груди руки, Божия Матерь не то молится, не то прислушивается к чему-то.
Говорят, будто Острабрамская Божия Матерь творит чудеса: исцеляет больных – люди, разбитые параличом, начинают ходить, слепые прозревают. Правда, случаев такого исцеления никто в городе сам, своими глазами, никогда не видел, но ксендз Недзвецкий – ксендз нашего прихода, тот самый, которого так слушается Юлькина мать (и Юзефа его уважает, и полотер Рафал тоже!), – так вот этот ксендз Недзвецкий говорит, что Острабрамская Божия Матерь исцеляет теперь больных реже, чем в былое время, потому что сами люди стали хуже, слабо верят в Бога, вообще очень испортились… Но, может быть, Острабрамская Божия Матерь все-таки исцелит Юльку?
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 227
