Я впервые поняла, что детство когда-нибудь закончится. В своем желании поскорее вырасти и поумнеть я до настоящего момента не понимала, что конец детства — это на самом деле конец привычного мне мира: конец ночей в одной комнате на трех узеньких кроватках, расставленных в ряд, с сестрами; езды верхом с папой по тропинкам в Медоу ранним утром — единственное время, когда он принадлежал исключительно нам; бесконечным путешествиям по реке; посещениям знакомых, безопасных и восхитительных, мест…
Мои глаза обожгли слезы, а сердце пронзила боль потери. Все еще окруженная любящими меня людьми (да, я даже Ину включала в их число), я уже чувствовала их отсутствие.
— Очнитесь, Алиса, нас относит вправо! — выкрикнул мистер Дакворт.
Я тряхнула головой и, крепче ухватившись за канат, стала тянуть его, пока мы не выровняли курс.
— О чем вы думали, Алиса? — мягко поинтересовался мистер Доджсон. — У вас был такой вид, будто вы спите наяву.
— О, просто… просто я подумала, как это трагично, что детство кончится.
Мистеру Дакворту, наверное, в рот залетел жук, потому что он поперхнулся и чуть было не выронил весла. Ина, зажав рот рукой, засмеялась. Эдит пнула пухленькими ножками борт лодки и спросила:
— А долго еще плыть?
Мистер Доджсон, казалось, единственный из всех понял меня, ибо кивнул, глядя на меня добрыми голубыми глазами, которые были так же серьезны и печальны, как и мои.
— Ох, Алиса, ты еще слишком мала, чтобы размышлять о подобных вещах! — Ина сняла перчатки, чтобы поводить рукой в воде, точь-в-точь как на иллюстрации к роману.
— Милая маленькая Алиса, не стоит так переживать. Ваша сестра права. У вас будет еще масса времени поволноваться из-за этого. — Мистер Дакворт снова взялся за весла.
— А хотели бы вы навсегда остаться юной, Алиса? — спросил мистер Доджсон. — Никогда не повзрослеть?
— Ну… и да, и нет. — Вряд ли я могла остановить ход времени. — Я не хочу заниматься с Прикс, зубрить глупые стихи и делать уроки, не хочу, чтобы Ина мне без конца твердила, что я слишком мала. — Я гневно посмотрела на сестру, в то время как та тренировала свой мечтательно-задумчивый взгляд на мистере Доджсоне (который — я с удовлетворением для себя отметила — не обращал на нее никакого внимания). — В то же время я не хочу носить корсет и длинные юбки, не иметь возможности выйти из дома без сопровождения, притворяться, что я не голодна, в то время как хочу есть. Но больше всего я не хочу стать слишком взрослой потому, что вы не будете брать меня с собой на прогулки. — Я сама удивилась своей страстности. Я говорила все быстрее и быстрее, громче и громче и наконец ощутила, как мои глаза наполняются слезами. Мне пришлось закрыть лицо ладонями, вновь позабыв о руле, и лодка опять резко повернула к берегу.
— Алиса, Алиса… не плачьте! — В голосе мистера Доджсона звучала тревога.
Я почувствовала у себя на плече его руку. Он беспомощно потрепал меня по плечу. Между нами стояла корзина, и мы так плотно набились в лодку, что он не мог придвинуться ко мне ближе.
— Не буду. — Я хлюпнула носом, и Эдит передала мне свой носовой платок, чтобы я высморкалась.
Какое-то время мы дрейфовали. Ина недовольно поджала губы, а я вытирала платком глаза. Наконец мое лицо перестало гореть, и мне уже не стыдно было его открыть. Мимо проплыла лодка, в которой сидели два молодых человека и две юные леди (в сопровождении строгой наставницы, которой, по-видимому, хотелось оказаться где угодно, только не с ними), со смехом распевающие песню менестреля. Даже когда они обогнули излучину реки, до нас все еще долетал сильный тенор, выводящий: «Весь мир печален и тосклив, всюду я брожу».[4]
— Кто хочет послушать историю? — вдруг спросил мистер Дакворт, беря ситуацию в свои руки. Он подобрал весла, толкнул мистера Доджсона ногой и кивком показал мне, чтобы я правила обратно к середине реки.
— Я хочу! Я хочу! — захлопала в ладоши Эдит.
— Леди не говорят о корсетах, Алиса! — откинувшись назад, прошипела Ина, потом выпрямилась, и на ее лице застыла выжидательная улыбка.
— Алиса? — услышала я низкий и теплый голос мистера Доджсона.
Я кивнула, боясь поднять глаза. Когда я их все же подняла, то была вознаграждена полным любви взглядом. Не знаю, как я поняла, что это любовь. Ее ли я видела в его глазах в тот день в саду, когда он сказал, что я ему снюсь? Возможно, но это было уже очень давно.
Я знала только то, что под таким взглядом чувствовала себя… красивой. Красивой и свободной говорить все, что пожелаю, думать, о чем хочу. Я не могла ошибиться. Не могла ошибиться в его глазах голубого цвета.
— Да, пожалуйста, расскажите нам историю, — попросила я.
И он рассказал.
— Жила-была девочка по имени Алиса… — начал он.
— О! — не удержалась я.
Мистер Доджсон рассказывал нам сотни историй, историй, действующих лиц которых мы узнавали, даже если у них были имена совершенно абсурдные, непохожие на обычные. Однако никогда прежде он не использовал наши имена. Я улыбнулась ему, ожидая продолжения. Ина, кипя от злости, уставилась взглядом в свои колени.
— Алиса начала уставать сидеть с сестрой на берегу реки, — продолжил он, к моему великому восхищению, не называя сестру по имени.
Так он повел рассказ о девочке Алисе, белом кролике (который всем нам напомнил папу вплоть до мелочей, до карманных часов. Даже Ина смеялась!), о падении в кроличью нору, о безумном приключении со странными существами…
— Все страннее и страннее! — воскликнула я, а сюжет истории тем временем кружил, завивался и закручивался узлами.
Мы добирались до Годстоу целый день, но, словно загипнотизированные мистером Доджсоном, никуда не хотели торопиться. Тонкий голос мистера Доджсона, такой тихий, что нам приходилось склоняться к нему, делал рассказ лишь еще более захватывающим. Голос то повышался, то понижался по мере развития действия. Даже мистер Дакворт жадно ловил каждое слово.
— Доджсон, вы сами все это сочиняете? — один раз прервал он рассказ.
— Шш! — вскинулась на него Эдит. — Продолжайте!
Мистер Доджсон повернулся и кивнул:
— Боюсь, что да.
Но, по-моему, мистер Дакворт ему не очень-то поверил.
Как это ни поразительно, его рассказ растянулся на весь день. Когда мистер Доджсон начинал замолкать и у него иссякали слова, один из нас обязательно просил рассказывать дальше, и он продолжал. Мистер Доджсон прерывался лишь при необходимости: когда мы высаживались на берег в Годстоу, где он помогал нам выбраться из лодки, привязывал ее и нес за нами, девочками, корзину, а мы бегали, разминали ноги после долгого путешествия. Мы нашли подходящий стог сена (в Годстоу обычно ставили огромные стога, в которых всегда имелась возможность приютиться, потому что располагались они достаточно далеко от реки и земля была сухой, а жуки не очень страшными). Расстелив одеяло, мы стали пить чай с пирогами из корзины. Мистер Доджсон пил чай галлонами (должно быть, потому, что слишком много говорил и у него пересохло во рту). Он возобновил рассказ с того самого места, на котором остановился, — с гусеницы.
