Я останавливаю взгляд на раздавленном тельце знакомого кузнечика. Кажется, он еще жив. Внутри его радужной оболочки отражается не та жалкая кукла, а я, еще живая, с нелепо вывернутой ногой и распахнутыми руками…
Звуки отступили вместе с удушающими запахами. Я лежала в полной тишине, предчувствуя некое событие, которое разрешит мое жалкое существование. Это были секунды… или даже крохотные доли секунд передышки перед чем-то решающим, значимым.
Прямо передо мной явилось лицо женщины, невероятно похожей на меня. Изображение все время рябило, будто бы мой зрительный механизм разладился или в глаз попала соринка… Я не могла толком рассмотреть незнакомку. Она по-доброму улыбалась полными рыжими губами. И выглядела гораздо красивее меня. Гораздо! Точеный нос, гладкий высокий лоб в обрамлении длинных каштановых волос. Женщина покачивала головой, словно только что по-дружески журила меня и вот теперь замолчала, ожидая моей реакции. Но ответить ей не было никакой возможности.
Глаза! Ну конечно, у нас с ней абсолютно одинаковые глаза! Левый — серо-зеленый, а правый — наполовину в желтую крапинку… Я всегда считала это дефектом, стеснялась и старалась скрыть его. Но макияж красотки удивительным образом превратил этот кажущийся недостаток в достоинство. Она была невероятно хороша!
Женщина сорвала травинку, прежде щелчком скинув мертвого кузнечика, и, закрутив вокруг пальца, прикоснулась к своей шее. Травинка мгновенно завилась в изящное колье, состоящее из букв, которые я смогла легко составить в слово «Маргарита».
— У тебя сейчас шок, Ева! Но скоро он пройдет, и тебе будет больно. Очень больно.
Мне захотелось сказать ей, что она ошиблась, что вся эта суета с великаном прошла и теперь я смогу отдохнуть, но она и слушать меня не хотела. Женщина погладила меня по волосам и прошептала:
— Я знаю, ЧТО тебя беспокоит. У меня две новости. Плохая и хорошая. Первая — ты потеряла ребенка. Сочувствую. Вторая — малышка попадет в надежные руки. А теперь приготовься: пять, четыре, три, два…
ГЛАВА 11
Андрей
Это утро ничем не отличалось от предыдущих. Может быть, чуть теплее грело весеннее солнце, настраивая на скорое лето и отпуск.
Андрей подтягивался на турнике, и с каждым рывком вверх перед глазами возникала надпись, вырезанная на растрескавшейся коре дерева: «А+Е». Рядом красовалось сердечко, проткнутое кривой стрелкой. Смола в надрезах образовала крошечные капельки, похожие на слезы. Незатейливое признание в вечной любви напомнило о юношеской влюбленности в красивую девочку-отличницу. Он ухмыльнулся плотно сжатыми губами. Вот уж… не знаешь, где найдешь. И как его, босяка и хулигана, угораздило втрескаться по самые уши в профессорскую дочку?
…Он ухаживал за ней неуклюже и оттого смешно: цветы в форточку, портфель до дома под сверлящими взглядами соседей и даже непослушный вихор на голове прилизал. Насмешки друзей — отдельная тема. Минимум два фингала в неделю и через строчку красная запись в дневнике. Проснувшийся в нем романтик попытался было сочинить стихи, но, родив первые две строчки, умолк, запутавшись в рифмах, а позже и вовсе зачах — девчонка по пунктам озвучила ему свои планы на будущее. Естественно, в ее жизни места ему не нашлось. Тогда, задыхаясь от боли и негодования, он дал волю чувствам (первый и последний раз в жизни). Наспех соорудил шалаш у реки, развел костер и уселся оплакивать свою неразделенную любовь.
Неизвестно, сколько бы он просидел там, но на следующее утро его, одуревшего от бессонной ночи, отыскал закадычный дружок Санька Маркелов. Молча присел рядом, вытащил из-за пазухи два пирожка, заботливо завернутых в газету, и бутылку «Байкала», а потом сказал:
— На вот, батя твой прислал. Беспокоится…
Андрюха кивнул.
— Ты рожу-то свою немытую видал? Где она и где ты? Она ж принцесса! А ты босяк! Каждому свое… Понимаешь? — продолжил Санек.
В горле опять зачесалось.
— Короче, она никогда не станет такой, как мы! А ты никак не врубишься.
Тогда он словно прозрел — прав ведь Санька. Скрепя сердце он попросил друга передать бате, что вернется. Обязательно. К вечеру. И… другим человеком.
@
Андрей еще раз взглянул на корявую формулу и усмехнулся:
— Вандалы.
Потом побежал по разбитой дорожке старого сквера, стараясь следить за дыханием. В очередной раз посетила мысль: пора бросать курить. Но… в его жизни не так уж много приятных моментов, и лишать себя одного из них было бы несправедливо.
Ускорив бег, он легко перемахнул через низкий чугунный заборчик, отгораживающий сквер от улицы. Позади осталось знакомое здание школы-интерната. Как раз там и началась их дружба с Сашкой, а чуть позже к ним прибился Серега Колосов. Построенное из красного обожженного кирпича здание интерната выглядело зловеще. Война, которая хоть и не коснулась его, но все равно напоминала о себе ежечасно, оставила миллионы детей сиротами, и интернаты были необходимы… Но в послевоенное время! Отдать своего ребенка на воспитание в казенный дом… Андрей помотал головой — не было у него право судить мать. И ни у кого такого права нет.
Мать определила его в «учреждение», когда ему исполнилось семь лет. Насколько оно паскудно, Андрюха понял сразу. В первый же день, на переменке между уроками, к нему подлетел коренастый старшеклассник и закатил такого леща, что он, со всей дури грохнувшись на скользкий кафельный пол туалета, в кровь разбил локоть. Однако не в его правилах было сдаваться. Вскочив, он что есть силы звезданул ногой под коленку обидчика. Тот взвыл от боли и пообещал устроить «сученышу ту еще жисть»… Ни черта у него не вышло…
Андрей оглянулся. Возле задней двери пищеблока, как всегда, тусовалась компания подростков. На секунду ему показалось, что среди парней затесался маленький Андрюха Летов, кашляющий от первой затяжки, а какой-то шкет, похожий на Санька, рассказывает похабный анекдот под дружное ржание слушателей. Из года в год анекдоты повторялись, да и дети, брошенные, никому не нужные, почти не менялись.
@
Приняв душ, Андрей натянул свежую футболку и отправился на кухню готовить завтрак. В запасе оставалось минут десять. Он открыл ноутбук и зашел на сервер компании, в которой трудился в должности начальника охраны. На экране появился полусонный парень, мастеривший пирамиду из толстых кусков хлеба и котлет.
— Приятного аппетита, Иван! — Андрей усмехнулся, увидев, как охранник вздрогнул.
— Доброе утро, Андрей Владимирович! — Четырехэтажный бутерброд развалился.
— Ты уверен, что оно доброе?
Андрей никак не мог привыкнуть к системе онлайн-наблюдения и каждый раз испытывал брезгливость, словно подглядывал в замочную скважину. В конце концов, он лично набирал сотрудников, проверял каждого до седьмого колена, проводил трехступенчатые собеседования с тестовыми заданиями… Эффективность такого отбора была очевидна. Его подразделение работало как единый организм, «чужих» в нем не было.
