— Так где же вы с матерью теперь живете?
— Да тут у одних… На краю поселка, у церкви…
— А что ж вы здесь-то не живете?
— Обвалом грозит! — крикнул полковник, пришпоривая коня. Вот тоже прилип — словно сегодня вечер вопросов и ответов. Как банный лист…
У церкви он оглянулся: по Иштанской улице поднималась, набирая скорость, автомашина. В сумерках светились фары. Скорость явно завышенная.
Михалыч свернул с дороги и рысью пошел к опушке. Пластиковый контейнер бился сбоку, готовый сорваться. Вот и лес. Резидент проскочил между деревьев и, перейдя на шаг, стал пересекать лог. На другой стороне он остановился, будто не полковник, а он здесь командовал: хотел — бежал, а хотел — останавливался.
Среди чащобы на опушке в лучах света мелькали человеческие тени. С чего бы это людям вдруг в лес среди ночи понадобилось. Не иначе как за мухоморами собрались ребята… Вполне объяснимое дело — за Кожемякиным порскнули, да немножко припозднились. Пока Окунь заговаривал зубы, кто-то в его доме уже звонил по телефону.
«Не зря, выходит, я слушать его не стал», — с облегчением думал Кожемякин. Он дернул поводья, и Резидент, раздвигая грудью подлесок, пошел в глубину.
«Средняя лошадиная скорость больше человеческой, — размышлял Михалыч. — На машинах они за мной не пройдут. Так что, может, только пешкодралом. А это в наше время не каждому по зубам. Интересно, кто они?..»
Он развернулся, вынул оптический прицел и стал вглядываться, но уже ничего не видел, кроме всполохов света среди деревьев.
Около четырех часов утра он прибыл на Половинку. Огородами завел коня, кинул ему охапку сена и вошел в дом. Дядя с матерью блестели глазами. Рядом с дядей кто-то еще блестел. Оказалось, это тетка Ксения.
— Надо же, — вдруг произнесла она низким голосом, — людей теперь воруют. Вот жизнь пошла, а…
Кожемякин промолчал. Как был в одежде, так и лег на матрас, постеленный на пол. И тут же задремал, лаская под подушкой израильский «узи».
Сон оказался легким. Во сне Михалыч летал над Дубровкой. Он зашел со стороны деревни в крутом пике и чуть не врезался в болото. Удалось выправить истребитель — внизу мелькнула водная гладь, камышовые шишки — и взмыть над кедрами, слегка задев верхушки ногами.
Михалыч проснулся: усталости как не бывало. Наверное, он проспал часов восемь. Однако на часах минуло не больше сорока минут. На кроватях, задрав носы, по-прежнему спала родня.
Вынув из-под подушки автомат, он встал и вышел во двор. Дядин кобель дремал, свернувшись калачиком и лениво взглядывая сонными глазами. Резидент вздыхал и хрустел сеном. Сна не было для Михалыча. Во сне Михалыч часто летал, но сегодняшний сон был какой-то особенный. Говорят, если во сне летаешь, значит, еще растешь.
На крыльцо вышел дядя:
— Почто не спишь?
— Не нравится мне что-то…
Дядя сморщил физиономию. Ему тоже не нравился весь этот концерт. Оно и понятно: жил себе, а тут понаехали постояльцы.
— Пойду прошвырнусь, — сказал Кожемякин. — А вы никому не открывайте. Понятно?
Еще бы им не понять!
— Чует мое сердце… Неладно что-то… — И принялся накидывать на Резидента полную сбрую — хомут, шлею. — Дорогу перекрою, — сказал, — там пара берез лежит. Дай веревку…
Дядя вынес из сеней веревочную связку. Протянул.
— Выпил бы молочка, Толик…
— Давай…
Выпил молока, затем повел Резидента через огород и на задах углубился в лес. Тропинкой вышел на проселочную дорогу, пошел по ней, сидя на лошади без седла, в сторону интерната.
Дорога была старой, разбитой колесными тягачами еще в хрущевские времена. Ею давно не пользовались за ненадобностью. Кому сюда ездить! Доехал автобусом до интерната, а дальше пешочком к родителям. Тут всего-то пять километров.
Разбита дорога, но она не препятствие для крутых внедорожников.
Добрался до старой деляны, обвязал веревкой березу за комель, концы затянул у хомута на гужах.
— Но, милый…
Милый поднапрягся и сдернул с места колодину. Вскоре бревнышко лежало поперек дороги, оказавшись аккуратно меж двух осин. Чтобы убрать это препятствие, понадобится подъемный кран. Либо колья, стяги, коротыши и обычные крестьянские навыки.
Сделав несколько рейсов, Михалыч успокоился. Старая древесина прочно закрывала дорогу. В любом случае на Половинку проехать будет нельзя. На этом месте придется останавливаться. И чесать затылок…
Дело сделано. Остальное будет зависеть от гибкости хребта. Гидра с налета не проскочит. И авиацию она не вызовет.
Он вновь сел на коня и возвратился в деревню.
Егорыч, мать и Ксения бродили по дому. Завтрак был готов, и все принялись судорожно есть.
— Сейчас я опять отлучусь, мне надо, — планировал Михалыч. — Оставлю помповое ружье. «Моссберг» называется. Двенадцатый калибр. Емкость шесть патронов. Вали наповал, если заподозришь что не так…
Дядя молчал, хлебая окрошку. В жару только она и спасала.
— Понял?
Дядя кивнул. Он никогда не думал, что придется воевать на старости лет.
— Меня найдете на середине, — продолжал Михалыч. — Но я постараюсь вернуться. Просто чую — не могут они сюда не приехать, если вчера гнались…
Мать шмыгала носом: при наличии собственного дома в Матросовке вынуждена скрываться в лесу.
— Что ж, что скрываться, — успокоил брат. — Дом общий, родительский.
И на том спасибо. Утешил сестренку.
Вышли во двор. Ворота высокие, тесовые, снаружи гладкие. Не зацепишься и не перепрыгнешь. Михалыч учил дядю пользоваться помповым ружьем. Передернул — и стреляй. Только целься. Потом опять передергивай. А картечь сама сделает дело.
— Откуда взял?
Михалыч махнул рукой: не спрашивай, дядя, — тебе это вредно знать.
Ружье «Моссберг» дяде понравилось. У него было и свое, одноствольное, тридцать второго калибра, из которого он стрелял еще парнем. Жаль, патроны «бекасином» заряжены, на белку и к помповому не подойдут, слишком маленькие. Да и то, наверно, отсырели от старости.
— Может, гранату вам дать?
Оказалось, не надо. Самим бы не подорваться. Из дяди военный был никудышный — служил в пятидесятых в стройбате на Алтае и стрелял там, в «учебке», один раз из карабина.
— Что бы ни случилось, не робейте, — улыбнулся племянник и прыгнул в седло. Молодой еще. Ему бы служить, а он, возьми ж ты, ушел…
Кожемякин, петляя тропкой, вновь вышел огородами (картошку всю истоптал!) и рысью прибыл на место. Конь разогрелся и фыркал. «Пасись, Резидент! Наводи тело…»
Михалыч привалился спиной к дереву, откинул ноги. Он здесь, возможно, сегодня ляжет, но врага не пропустит. Вопрос лишь в том, кто враг. В нынешнее время врагом может оказаться даже друг или мент, а заурядный бандит — другом.
