Отец замер, обхватив голову обеими руками.
– Так что… – спросила мать, – как мы поступим?
– А если мы его спрячем…
– И речи быть не может!
– Но почему?
– Прятать преступника – это правонарушение.
«Ладно, – подумал я. – Придется действовать мне».
– Лучше всего, – предложил я, – чтобы он сам пошел и сдался полиции. Пока они за ним не приехали!
– По-твоему, дружочек, это могло бы стать смягчающим обстоятельством? – спросил Родё.
– Да! Непременно!
– Мировая скорбь, видишь, какой я осел! Ты ничему хорошему от меня не научишься.
Одному Богу известно, как мне в голову вдруг пришла мысль.
– Я провожу тебя в участок, – предложил я, внимательно следя через окно за приближением мигалки.
– Вот молодец! Браво! Способности моего сына анализировать!.. – обрадованно воскликнул отец.
– Я готов. Вы не станете на меня сердиться, а? Ну что, небесные очи, вперед?
Мы спустились по лестнице, и в подъезде, когда Родё уже собирался выйти, я потянул его за рукав:
– Не туда! Полиция!
Растерянный Родё побежал следом за мной в подвал. Я снял замок и впустил его.
– Не стоит этого делать, дружочек.
Я едва успел запереть дверь, как раздались шаги. Двое полицейских в форме и еще один в штатском позвонили к нам в квартиру. Я снял крышку с нашего чана с капустой, вытащил оттуда несколько кочанов и перебросил в наполовину пустую кадушку Гаврича, соседа. Родё залез в чан поверх капусты, я поставил крышку на место и ушел. Не знаю, что отец с матерью могли рассказать полицейским, но третий, в штатском, отправился осмотреться на местности.
– Стыд-то какой! Народ, славящийся по всему миру своим гостеприимством!
– Я то же самое ему говорила! Но, как хотите, он человек не злой…
– Не злой?! Что о нас подумают, когда узнают, что мы избиваем людей?
– Вот и я о том же…
Полицейские посветили фонариками по углам подъезда и спустились в подвал. Сидя на корточках возле двери, я с чердака внимательно следил за всем происходящим и с облегчением вздохнул, увидев, что они поднимаются.
– Как я вам уже сказал, он решил сам сдаться властям, – объяснял отец. – Удивительно, что вас не предупредили.
Я просидел на чердаке еще почти полчаса и только потом спустился в квартиру.
– Ну что, все в порядке? – спросил отец. – Он сдался в участок?
– Я проводил его до кинотеатра «Стутеска». Он кивнул мне и сказал: «До встречи у вас, дружочек».
– Хорошо бы, чтобы у него на плечах была голова, а не кочан капусты и все бы закончилось благополучно!
– Да, это уж точно!
Вечер прошел спокойно, но мать с отцом все не могли решиться лечь спать. А я ждал этого момента, чтобы отнести Родё в подвал чего-нибудь поесть. Отец продолжал смотреть телевизор, а мать – вязать мне новый свитер.
– Но, Азра, мне больше нравятся тонкие свитеры!
– У меня нет денег, чтобы их покупать… – И она вновь принялась за свое рукоделие.
Я прилагал все усилия, чтобы спровадить их и накормить Родё. Но тщетно.
«Родё должен двигаться», – подумал я, прежде чем предложить:
– Квашеной капустки… Эх, хорошо бы…
– Не пойду же я так поздно в подвал, сынок!
– Ладно, – поднимаясь, сказал отец. – Я схожу.
– Да нет… не стоит. У меня вроде живот болит…
– Тогда никакой капусты и никакого витамина С. Поставь себе градусник и марш в постель.
Я сразу послушался. Лежа под тяжелым одеялом, я не мог дождаться момента, когда родители пойдут спать. Но сон одолел меня раньше. Проснулся я в пять утра и сразу вскочил, в полной уверенности, что Родё умер от голода. Мать с беспокойством открыла глаза:
– Ты куда?
– В уборную. Живот болит.
В кухне, двигаясь, точно на видео в ускоренной перемотке, я схватил из холодильника все, что попалось под руку. Потом выскользнул из квартиры, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз и, не спуская глаз с двери нашей квартиры, снял висячий замок. Освещая подвал карманным фонариком, я подошел к чану с капустой. Потом положил фонарик на узкий подоконник и поднял крышку:
– Родё, это я. Ты меня слышишь?
Никакого ответа. Меня охватила паника. Я один за другим вытащил из чана несколько кочанов капусты и очень скоро понял, что Родё удрал. Мне так нравилась мысль о том, чтобы кого-то спрятать, но мой план не удался.
– Алекса, ты где?
– Здесь.
– Ты чего там удумал?
– Да ничего. Просто решил подышать, живот болит.
Этой ночью я не только столкнулся с полной темнотой, но и впервые попытался что-то нарушить. Я хотел преступить красную черту, но у меня не получилось. Пришлось вернуться в постель.
Самое обычное утро. Отец разбудил меня, но я упросил его дать мне еще пять минут и закрыл глаза. По радио передавали новости:
«Вчера вечером, накануне открытия Олимпийских игр в Сараеве, трасса для бобслея была опробована довольно своеобразным способом. Два совершеннолетних гражданина, Милен Родё Калем, проживающий в квартале Горица, в Сараеве, и Деян Митрович, сторож трассы и уроженец общины Пале, поспорили относительно скорости, на которой боб преодолевает ледяную трассу. Позже мужчины решили заключить следующее пари: за бутылку ракии Родё спустится по трассе на полиэтиленовом пакете. Ударили по рукам… И сказано – сделано…»
Игроки в кости обнаружили полумертвого Родё с обожженной кожей и доставили в больницу. С этого момента ни мой отец, ни полиция не должны были уже беспокоиться о скандале, устроенном техником, чемпионом Югославии среди радиолюбителей.
Когда мы пришли в городскую больницу навестить его, Родё, забинтованный с головы до ног и совершенно неподвижный, посмотрел на нас и с превеликим трудом спросил:
– Дружья мои… вам сто-то нузно?
Пупок – врата души
«Ослиные годы» Бранко Чопича мне прислали из Белграда по почте. На упаковке стоял штамп главпочтамта Сараева и значился адрес: Алексе Калему, ул. Ябучице Авдо, д. 22. Это была первая посылка, которая пришла на мое имя. В пакет была вложена визитная карточка, на обратной стороне которой Ана Калем, директриса Института международных рабочих связей, написала: «Моему дорогому Алексе на его десятилетие. С днем рождения! Тетя Ана».
Этот подарок не доставил мне удовольствия. Я ушел в школу, преисполненный утренних опасений. Когда колокол возвестил начало большой перемены, я первым завладел взрослой уборной – она так называлась потому, что там курили. Сигареты с фильтром «LD» считались школьными, потому что продавались поштучно. Одной хватало на десятерых третьеклассников.
