— Это мой. Прошу прощения. Я сейчас уведу его домой.
Женщина смерила меня взглядом:
— Каким образом? Он в отключке.
Хреново.
— Может, на такси?
— Пока вы найдете такси, он заработает переохлаждение.
Я перевела взгляд на Каспара: да, вполне возможно.
— С ним все в порядке?
— Его сильно тошнило, так что промывать желудок бесполезно.
Вот черт.
— Что же мне делать?
— Не бросать его на улице. Он и так слишком мал, чтобы шататься по городу по ночам. Вы знали, что он здесь?
— Ему сегодня, то есть вчера исполнилось шестнадцать.
— Шестнадцать?
Я сразу сообразила, что сморозила глупость. В шестнадцать лет заниматься сексом можно, а пить спиртное — нет. И что теперь? Арестуют?
— Наверное, дома нашел пиво…
— А вы куда смотрели?
Ответа она не ждала — только обвела меня красноречивым взглядом. Я уже хотела объясниться, но поняла, что, узнав правду, Каспара мне не доверят. Пришлось терпеть неприязненные взгляды и ханжеский тон.
— За вами кто-нибудь может приехать?
Она явно издевалась. Стала бы я носиться по Сохо на каблуках-ходулях, практически раздетая, если бы кто-нибудь мог подвезти меня? Ни за что. Скорее всего, я уже в одиннадцать лежала бы в постели с хорошей книгой, а если повезет — с незатейливым сексом. Рядом был бы человек, который обнял бы меня в темноте спальни и развлекал беседами, пока мы не уснули бы. Проснувшись, я увидела бы на тумбочке у кровати чашку горячего чая…
— Вы меня слышите, мадам?
Я вздрогнула, возвращаясь на землю. И быстро-быстро закивала:
— Да, конечно.
Ничего, справлюсь и сама. Я позвонила в таксомоторную компанию, услугами которой часто пользовалась, пока работала. Я у них постоянная клиентка, так что отказать не посмеют. Потом я присела перед Каспаром, уткнувшимся лицом в колени, и попыталась приподнять его голову.
— Лучше не надо, — слишком поздно предостерегла женщина-констебль.
Едва Каспар пошевелился, рвота возобновилась; он запачкал весь перед моего наряда. И даже не удосужился извиниться. И не открыл глаза, что встревожило меня сильнее, чем вонючее содержимое его желудка на моей одежде.
— Он без сознания? — простонала я.
Кажется, именно этим вопросом я вызвала у зрительницы сочувствие. Она сама осмотрела Каспара. Зрачки не реагировали на свет фонарика — кататония. Пассивный груз. Констебль уложила Каспара на землю в безопасную позу на случай, если рвота возобновится. На нас смотрели прохожие. Не будь рядом со мной полицейского, меня бы засмеяли.
— Могу вызвать «скорую», — предложила она.
— «Скорую»? Нет, зачем же зря их беспокоить.
— Неизвестно, чем он отравился.
— Отравился?
— Посмотрите, что у него в карманах.
Должно быть, у меня на лице отразился ужас. Констебль убеждала:
— На время забудьте о том, что это нетактично. Думайте о его здоровье.
Пожалуй, она права, решила я. Полицейские осведомлены о наркомании лучше любых родителей. Наверное, эта женщина постоянно видит обдолбанных подростков.
— В последнее время у нас были проблемы с марихуаной, — уклончиво объяснила я, выбрав нейтральное «мы».
— Серьезные? Вы не знаете?
Я покачала головой.
— А еще что-нибудь он пробовал?
— Что?
— Ну, амфетамины, кокаин…
— Таких денег у него нет, — уверенно ответила я — и вдруг чертыхнулась на всю улицу.
— Что такое?
— Не может быть! — Я смотрела на Каспара, моего милого херувима, лежащего в луже собственной рвоты и чужой мочи. — Паршивец стащил у меня пятьдесят фунтов!
Я кинулась обшаривать карманы Каспара и сразу нашла коробку, которую видела у него на дне рождения сестры. В тот день кресло-мешок, постеры на стенах, напоминания о детстве на полках обманули меня, но здесь, на холодном жестком тротуаре, коробка казалась далеко не такой безобидной. Я открыла ее: остатки содержимого говорили, что я не ошиблась. Папиросная бумага, клочки картона, мешочек с табаком. И щепотка травы. Констебль забрала у меня коробку, принюхалась.
— Сканк, — определила она. — Вам пора серьезно поговорить с сыном.
С сыном… С моим сыном… Нет, ничего не скажу.
— Это сильнодействующая разновидность конопли, причина участившихся психозов у подростков. В отдельных случаях все заканчивается хуже некуда. И эта дрянь дорого стоит — поэтому он и обворовал вас.
— Психозов?..
— Вы не заметили никаких изменений в его поведении?
Я — нет, зато родная мать заметила.
— Я думала, возраст такой…
— Возраст возрастом, но сканк — плохой признак. Если не ошибаюсь, по статистике, из всех детей, обращающихся к психиатрам, около восьмидесяти пяти процентов курили сканк.
— Господи.
— Правительство намерено пересмотреть политику в отношении таких наркотиков.
— Я читала об этом, но думала, что нас это не коснется.
— Все так думают.
Конечно, она была права. Не то чтобы я не заметила перемену в Каспаре, просто предпочла игнорировать ее. Франческа и Ник мучились с ним, страдали, а я считала, что они преувеличивают. Нечего сказать, хороша крестная.
Каспара снова начало рвать. На этот раз вхолостую.
— Пусть так и лежит, иначе языком подавится, — посоветовала констебль.
Только этого не хватало.
Наконец подъехало такси. Мне понадобилось все адвокатское красноречие и дар убеждения, чтобы умаслить водителя. Втроем мы погрузили Каспара в машину и уложили его на пол, повернув на бок. И тут я заметила бумажный пакетик, выглядывающий у него из заднего кармана. Я метнула взгляд в констебля — она тоже его заметила. Нагнувшись, я достала пакетик и отдала ей.
— Говорите, у нас легализация?
Она не ответила, но я не обиделась: слишком много вопросов я уже ей задала. У меня на глазах она развернула пакетик, осветила фонариком его содержимое, растерла между пальцами. При виде белого порошка мое сердце ушло в пятки. Травка — одно дело, пусть даже самая сильная, от которой дети становятся шизофрениками. Но этот порошок… плохи наши дела.
— Похоже, не придется мне везти вас домой, — заметил таксист.
— Везите, — позволила констебль.
— Правда?
Она кивнула на пакетик:
— Это тальк.
— Черт, — сквозь зубы ругнулся таксист.
