Не было ни одной неловкой паузы, ни одной попытки устроиться поудобнее, никаких «ой, моей руке неудобно… вот так лучше». Ритм давался нам без усилий, мы танцевали вальс или танго.
И земля не покачнулась под нами. А должна бы была. Обязательно должна. Но не вышло.
Даже не могу сказать почему. Но еще не успев перевести дыхание, я взглянула на его безукоризненный профиль, длинные ресницы, на ямочку на шее, одно из самых любимых мной мест… Наблюдая всю эту безукоризненную красоту, знаете, о чем я подумала? «Кто ты такой? Кем ты был раньше? Что ты делал и о чем думал?» Когда Рик сказал это Илзе, они уже знали друг о друге все, что стоит знать. Вы видели их в Касабланке, видели глаза Рика, когда Илза входила в комнату в белом платье, его темные, тоскующие глаза, и вы видели, как она подняла лицо, чтобы взглянуть на него, ее глаза наполнились слезами, и вы понимаете, что, несмотря на войну и разлуки, они связаны друг с другом навеки самыми прочными узами.
Нельзя сказать, что я была разочарована. Но я лежала в постели Мартина и нутром чувствовала, что эта ночь не приведет к моменту в будущем, когда мы с Мартином будем стоять одни и вне времени, а мир вокруг нас будет сходить с ума, а мы будем говорить друг другу:
— У нас всегда будет Филадельфия.
Не такая это была ночь.
Комплимент второй
Мартин сказал, что я хорошенькая.
Вы должны кое-что знать обо мне. Я хорошенькая. Правда. Я бы соврала, если бы сказала, что нет. Я даже отдаленно не блондинка, но у меня копна волос в стиле Миа Фэрроу («Ребенок Розмари»). Или Джин Сиберг. Это имя часто можно услышать в кафе. Желание поговорить о Жан-Люке Годаре переполняет киноманов, и они пользуются любой возможностью уступить этому желанию.
Они постоянно сравнивают обычных людей со знаменитостями. У парня, который доставляет выпечку, прическа и слегка выдающиеся зубы, как у Хэмфри Богарта, девушка, которая катается на роликовых коньках около музея, — точная копия Джун Эллисон в версии «Маленьких женщин» 1949 года; бухгалтер ваших родителей издалека так похож на Сидни Пуатье в «Полевых лилиях», что дух захватывает. Так что, глядя на меня, люди часто вспоминают знаменитых женщин с маленьким треугольным личиком, которые благодаря своей знаменитости красивее меня.
Да, кстати, двое мужчин сравнили меня с Одри Хепберн. Хотя в этом сравнении нет ни капли правды. Я должна отдать им должное: они знают, с какой стороны у них хлеб маслом намазан.
Итак, я хорошенькая — достаточно хорошенькая. Беда в том, что не такая, какой мне хотелось бы быть. Я много раз слышала все эти слова: похожая на мальчика, пикантная, легкая, дальше придумывайте сами. И еще фея… Фея? Надо же такое придумать. Женщин, которые хотели бы походить на существ с острыми ушками, собирающих грибы и надевающих на голову желудь вместо шляпы, днем с огнем не найдешь. Мы все знаем, что на самом деле значат все эти слова. Еще чуть-чуть, и скажут — забавная. А забавная — это уже унижение.
И все же все мои поклонники всегда уверяли меня, что я хорошенькая (я встречалась даже с одним неудачником, который говорил: «В тебе главное — лицо, Корнелия»). Перевод (как будто он вам или еще кому-нибудь нужен): «Фигуры у тебя, считай, нет. Твое лицо — кость, которую швырнули тебе при зачатии, и не каждый мужчина это оценит. Но я ценю».
Но Мартин, Мартин, Мартин! Пока я лежала и думала обо всем этом, Мартин сделал то, что заставило меня не то чтобы выбросить эти мысли из головы, но хотя бы задвинуть их в дальний пыльный угол. Мартин приподнялся на локте и с великой осторожностью стал водить пальцем по моему лицу. Он делал это долго, и в его глазах и в кончиках пальцев чувствовалось благоговение, самый сладкий вариант почтения. Мои кости и кожа становились золотыми под его прикосновениями.
Наконец он сказал:
— Я теперь не могу смотреть на другие лица. Приходится менять свое мнение о каждом лице, которое мне когда-то нравилось.
Затем он улыбнулся, и в его глазах я не прочла: «Какой забавный маленький подбородок!» Его глаза шептали: «Гарбо, Гарднер, Бэколл не идут ни в какое сравнение с тобой, Корнелия».
Еда
Мы болтали, мы смеялись, мы ели утку. Это было чудо из чудес.
Сон без сна
Мы снова отправились в постель. Мартин обнял меня. Заснул. Он был из тех, кто спал достойно, спокойно, не храпел, не говорил во сне, его профиль бросал элегантную тень на стену, на кровать, на женщину в его объятиях. Я была женщиной в его объятиях, и в эту ночь я не сомкнула глаз.
Глава 8
Клэр
Рассказ назывался «Анника и медведи».
Начало рассказа на самом деле было его концом. Анника смотрит расширенными глазами в бархатную темноту. Глаза ее были когда-то карими, сверкающими, цвета солодового пива, но теперь они стали пустыми, бесцветными, как лед. Анника ждет, когда ее тело согреется и она сможет заснуть, и пока ждет, вспоминает жизнь за пределами этой тьмы, вспоминает мир, который любила и который вдруг изменился. Когда-то ее дом назывался Страной весны и осени, потому что таким он и был — местом, где времена года не сменяли друг друга, а накатывали, как морские волны. Осень становилась весной, потом опять осенью, потом снова весной. Но каждый раз наступал момент идеальной гармонии, как у детских качелей. Анника больше всего любила это время, потому что распускались бутоны на ветках рядом с красными и желтыми листьями, среди кукурузы появлялись крокусы, и под осенним небом рождались у животных малыши. В Стране весны и осени никогда не бывало слишком холодно, можно было всегда играть на улице, ручьи никогда не замерзали и не пересыхали. С деревьев никогда не осыпались листья, а люди и животные никогда не старели и не умирали.
Но тут в стране появилась ведьма, очень злая, причину ее гнева никто не понимал, и она наслала на страну проклятие, погрузив ее в вечную зиму. В Стране зимы начали происходить ужасные вещи. Люди и животные заболевали, кашляли, у них поднималась температура. Чтобы согреться, люди в отчаянии начали убивать своих друзей-животных, чтобы закутаться в их шкуры. Еды почти не осталось, и все начали драться друг с другом за то немногое, что еще было. И самое странное: каждое живое существо в этой стране, способное дышать, становилось белым, как мел, бесцветным, как снег, когда его не освещает солнце.
Однажды Анника сидела у окна и печально смотрела на пустой мир и тут вдруг увидела, как по снегу бредут ее лучший друг медведь Джон и его семейство. Некоторые из медведей были белыми, другие тускло-серыми, только Джон все еще сохранял роскошный каштановый цвет. Медведи брели, опустив свои огромные головы, некоторые из них плакали, роняя слезы в снег. Слезы, коснувшись земли, превращались в лед. Анника выбежала из дома и позвала Джона по имени. Он остановился, посмотрел на нее своими добрыми глазами и сказал, что они идут в пещеру, которая находится глубоко в горах, окружающих Страну зимы.
— Спать, — объяснил он. — Ждать.
