И сейчас ее мучило сомнение, правильно ли она поступает, демонстрируя свою готовность безоговорочно принадлежать ему, не умея скрыть яростное желание. Она каждой клеточкой своего естества ощущала: с ним происходит то же, что и с ней. Но он — совсем другое дело.
«Да почему другое? Господи, о чем я думаю? Что за бред!» И продолжала рисовать себе картинки.
Вот они заходят в его номер, изнемогая от неловкости, и Ильин предлагает ей первой принять душ. Вот она, как последняя овца, плетется в ванную, потом ложится в постель и ждет его, глядя в потолок. Наконец появляется Ильин, скидывает тапочки, и они сливаются в экстазе?
Татьяна резко развернулась к Николаю, схватила его за рукав, так что джип заложил крутой вираж, и закричала:
— Коля! Вези меня домой!
— Боже мой! Таня! Что случилось?! — обалдел Ильин, ударив по тормозам под возмущенные гудки немногочисленных, к счастью, в это позднее время машин.
Джип притормозил у обочины, и они какое-то время сидели неподвижно, оправляясь от своих потрясений.
— Ты больше не хочешь ехать со мной в отель? — наконец спросил Ильин.
Татьяна умоляюще смотрела на него, не находя слов для объяснения своего неожиданного отказа.
— Я даже не знаю твоего адреса… — удрученно сказал Николай.
— Поезжай прямо, я скажу, где свернуть, — тихо ответила Татьяна.
В подъезде, как всегда, не было света, и лифт тоже не работал. Ильин пошел провожать невесту, неодобрительно поглядывая по сторонам.
Они медленно поднимались по лестнице на ее пятый этаж: она впереди, он сзади.
— Объясни мне, что случилось? Почему ты так внезапно изменила решение? Как будто тебя укусила муха… Или… Как надо правильно сказать?
— Надо спросить: какая муха тебя укусила?
— Ну и какая муха тебя укусила?
— Ты понимаешь, — полуобернулась к нему Татьяна, — я представила себе, как это все неловко будет между нами, и ужаснулась!
— Не понимаю…
— Не понимаешь?! Да мы чуть все не испортили, чуть все не разрушили своими собственными руками! Я как подумала…
— Русские женщины слишком много думают! — горько усмехнулся Ильин. — Там, где надо, а еще больше, где не надо.
— И где же это можно не думать? — язвительно поинтересовалась Татьяна.
— Да там, где следует полагаться на сердце, а не на голову! — возвысил голос Ильин и отметил: «Кажется, мы начинаем ссориться!»
— Вот именно! Вот именно на сердце! — возликовала Татьяна. — Это ты сказал! — уперла она в него свой палец. — Все должно быть стихийно! Сти-хий-но! Понимаешь?
Она почти полностью к нему развернулась, вглядываясь в темноте в его лицо, и это, конечно, было ее ошибкой. Нельзя столь яростно спорить на темной лестнице, одновременно продолжая движение, да еще задом наперед. Произошло то, что неминуемо должно было произойти: высокий каблук соскользнул с покатой ступеньки, Татьяна с диким криком рухнула Ильину под ноги, ловко подсекла его, обрушивая на себя, и они нелепо задергались, пытаясь сначала замедлить падение, а потом расцепиться и встать.
— И почему это говорят: «скатился вниз по лестнице»? — недоумевал Ильин, помогая невесте подняться. — По-моему, этот плавный глагол здесь не совсем уместен.
— Он здесь совсем не уместен, — раздраженно бросила Танька, постанывая от боли.
Поддерживая друг друга, они одолели злополучный лестничный пролет. Подъезд мирно спал и видел сны. Как говорится, «дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь», и никто не озаботится, что же это за крики и шум нарушили ночную тишину.
На темной лестничной площадке Татьяна немного повозилась с замком и наконец-то включила в прихожей свет.
— Ну вот, — усмехнулся Ильин, невольно зажмурившись, — все, как ты и хотела — стихийно!
Он открыл глаза, фыркнул и захохотал, не в силах вымолвить ни слова.
Татьяна грозно уставилась на него, не представляя, как сейчас выглядит: волосы всклокочены, губная помада размазана по подбородку, шарф висит почти до пола, сквозь разодранные черные колготки кровоточит на коленке внушительная ссадина, а под глазом наливается приличный фингал.
— В чем дело? — недоуменно спросила она.
Ильин согнулся пополам.
— Ба-ба Я… Яга! Баба Яга-а-а… — лепетал он.
— Да ты на себя-то посмотри! — злорадно закричала невеста, пытаясь подтащить его к зеркалу.
Но Ильин, задыхаясь от смеха, перехватывал ее руки и с места не сдвигался.
— Ах так! — возопила Танька. — Ну, сейчас ты у меня посмеешься!..
Но он уже не смеялся. Он целовал ее губы, ее подбитый глаз, все ее перемазанное помадой лицо. Разматывал бесконечный шарф, стягивал полушубок и черные драные колготки и осторожно слизывал кровь с разбитой коленки…
Это уже потом они пошли в душ, после всего, что случилось между ними. Стихийно. Как она и хотела…
29
Пора было ехать к Жене. Она простыла, сидела дома, и Татьяна, вернувшись из Германии, еще с ней не встречалась.
В Майнце она зашла в магазин для будущих мам, почти два часа провела в этом царстве нежности и красоты и ушла, нагруженная множеством пакетов. Теперь эти пакеты выстроились шеренгой в прихожей, и Танька еще раз проверила, не забыла ли чего из подарков.
Здесь были очаровательные детские вещички, каждая из которых являла собой маленькое произведение искусства. Разные необходимые малышам штучки и прибамбасы, совсем не обязательные, но до того прелестные, что пройти мимо не было никакой возможности. И наряды для самой Жени: смешные пузатые комбинезоны, специальные колготки, свитера для бегемотиков и удобная обувь.
Татьяна, со знанием дела прохаживаясь среди вешалок и полок, мысленно примеряла на себя все эти замечательные одежки и жмурилась от удовольствия и предвкушения будущей чудесной жизни.
А сколько всего надо было рассказать подруге! Она даже завела небольшой блокнотик, куда старательно заносила свои впечатления — этакие коротенькие путевые заметки, — чтобы ничего не забыть, не упустить ни одной мелочи, каждая из которые представлялась ей чрезвычайно значительной.
Таня проверила, на месте ли блокнотик, и с удовольствием представила, как она, уютно устроившись в кресле, подробно и обстоятельно расскажет Жене свою рождественскую сказку, заново переживая все впечатления, открытия, знакомства и подарки. Но самое главное, самое важное и необходимое — она сможет снова и снова говорить о своем любимом, своем потрясающем, своем единственном мужчине, снова и снова вспоминая и осмысливая каждое слово, улыбку, движение, взгляд…
Танька зажмурилась, счастливо вздохнула и облачилась в новую короткую серую шубку из щипаной норки.
Она выбралась из подъезда со своими многочисленными пакетами и направилась к проезжей части, чтобы поймать «тачку». Для нее это было парой пустяков — стоило поднять руку, и машины, от скромных «шестерок» до навороченных крутых иномарок, тормозили, как перед милицейским жезлом.
