— Не строителем, как папа? — пробормотала Вероника, просто сгорая от желания пролистать этот альбом.
— Боюсь, строителя из меня не выйдет, — серьезно сказала Софи. — Я не очень хорошо выполняю скрупулезную работу. Люк говорит, это потому, что мой мозг занят более важными вещами.
Вероника заметила помятую газетную страницу, засунутую в самый конец альбома, и сердце ее вздрогнуло, когда она узнала ту самую газету — только на английском языке, — которую недавно подобрала в поезде.
— Я еще не успела подшить эту статью. — Софи бережно развернула газетный лист. — Ашли купила газету в аэропорту, засунула к себе в сумку, и мне сначала надо разгладить ее утюгом. Это Макс Фостер. — Софи указала пальчиком на фото известного шотландского актера. — Люк привез мне его автограф в прошлом году. А это — Люк, между ним и какой-то светловолосой леди...
Очень красивой светловолосой леди, мысленно поправила ее Вероника. Фотографии троицы за столиком ресторана были темными и расплывчатыми, явно сделанными мобильным телефоном. Фото драки между двумя мужчинами были едва ли лучше по качеству, четко был виден только кулак, целившийся в затемненное лицо Люка.
Не удивительно, что она не сразу узнала его, подумала Вероника, разглядывая невнятные фотографии. Люк был одет в строгий темный костюм, а его «конский хвост» был почти не виден на фоне черного пиджака. Казалось, что у него коротко остриженные волосы.
В сопроводительном тексте Люка называли по-разному: и «тайный магнат», и «неуловимый и загадочный миллионер». Он был давним близким другом и «приватным компаньоном» Элизы Малколм, утверждали авторы статьи, — тридцативосьмилетней жены известного члена палаты общин. Эндрю Малколм ратовал за строгие моральные принципы, и у него самого, по его словам, была крепкая надежная семья, непоколебимые принципы и безупречная, открытая всем, биография, и все это составляло для него прочную политическую основу, которую поддерживала его жена, выпускница Оксфордского университета.
В газетной статье описывалось, как актер Макс Фостер, «будучи навеселе», вошел в ресторан и подсел за столик, где сидел Люсьен Ридер. Но когда «загадочный миллионер» услышал пренебрежительное высказывание актера в адрес Элизы Малколм, он отвел его в курительную комнату, и «звуки ожесточенной драки» разнеслись по всему холлу. Этот «яростный поединок» прекратили работники охраны, растащив в разные стороны разгневанных мужчин.
Потом последовали домыслы насчет того, какие оскорбительные слова произнес Макс Фостер, и описывалась «обезумевшая от страха подруга, нервно крутившая на пальце обручальное кольцо». Эндрю же Малколм от каких-либо комментариев отказался.
— Видел ли Люк эту статью? — осторожно спросила Вероника, пытаясь совладать с внезапным желанием разорвать газету на мелкие кусочки. Софи была слишком маленькая, чтобы читать между строк, — для девочки это просто история драки Люка с известным киноактером.
Но Софи удивила ее.
— Конечно, видел, — сказала она. — Я уже показала ему весь альбом. Мама не хотела, чтобы я делала это, но Люк сказал, что если я собралась быть летописцем его жизни, то должна освещать как хорошие, так и плохие стороны.
Но это ведь была такая отвратительная сцена, с тоской подумала Вероника. Подобные «плохие стороны» приводят к скандалам, рушат карьеры... и разбивают сердца.
Не удивительно поэтому, что Люк не хотел, чтобы Вероника знала об этом. И ей уже почти хотелось не знать, но было слишком поздно.
И как только Вероника сказала себе, что не стоит торопиться и делать преждевременные выводы, она подняла глаза и увидела в дверях Люка. Девушку моментально охватило чувство вины, когда она подметила его взгляд, устремленный на газетный лист.
Улыбка на его лице умерла, лицо окаменело, и Вероника с отчаянием осознала, что та незримая нить понимания, возникшая между ними, бесследно исчезла.
ГЛАВА ВОСЬМАЯЕще одна вспышка молнии и угрожающий раскат грома заставили Веронику вздрогнуть, когда она поднималась по каменным ступеням. Небо все больше затягивалось тучами — приближалась гроза.
Незапертая дверь распахнулась настежь от ее легкого толчка. Вероника вгляделась в темную комнату — никто не отозвался на ее стук.
— Люк?
Она разглядела диван, несколько кресел, стоявших вокруг камина, большую помятую кровать, но не было никаких признаков присутствия человека.
— Люк? Ты здесь?
Внезапно яркая вспышка озарила все вокруг, в ушах раздался оглушительный грохот, и Вероника с криком вбежала внутрь.
— Люк!
Вряд ли он ушел далеко, потому что оставил дверь незакрытой, подумала она. Так или иначе, теперь ей придется оставаться здесь, потому что начался сильный дождь.
Вероника поежилась, хотя было тепло. У нее есть оправдание, хотя и слабое, почему она оказалась здесь.
Девушка огляделась вокруг — возле кровати все еще работал вентилятор: видимо, Люк отдыхал во время сиесты. Рядом со шкафом стоял большой стол, на нем — включенный компьютер. Неподалеку лежал серебристый мобильный телефон Люка.
Мобильный Вероники от жары забарахлил, но сегодня она все-таки смогла дозвониться до своей сестры.
К удивлению Вероники, после некоторого нажима Карен скромно призналась в своей идиотской попытке обольстить Люка, хотя представила себя скорее невинной овечкой, чем коварной соблазнительницей мужчин. Вероника великодушно отнеслась к ее усилиям спасти свое доброе имя, хотя обе прекрасно понимали, что Карен совсем не «невинная овечка». Она стала интересоваться мужчинами гораздо раньше, чем старшая сестра, и часто дразнила Веронику за ее консервативное отношение к любви.
Как всегда, Карен настаивала на своем — она собиралась пробыть в Нассау до тех пор, пока не настанет пора выходить на работу. Дату выхода на работу Карен собиралась дополнительно согласовать с Мелани. И, разумеется, младшая сестра как могла уговаривала Веронику продолжать замещать ее.
Но и Вероника на этот раз добивалась своего: свободы сделать собственный выбор, не обусловленный обязательствами по отношению к сестре.
Если бы только она могла знать, какое решение надо принять!
В течение двух дней после того, как Люк увидел ее с альбомом Софи в руках, она не имела возможности с ним поговорить.
Вероника начинала понимать, почему в бульварной газете его назвали «неуловимым». Даже когда он физически присутствовал рядом, он мог уйти в себя, удалиться в какой-то собственный мир и в то же время оставаться непринужденным и общительным. Это буквально бесило ее. Он мог также надолго запереться в своей комнате и засесть за компьютер. Впрочем, Мелани не видела ничего странного в поведении пасынка.
— Ведь он пропадет без этого компьютера, — как-то сказала она Веронике, — он стал придатком его тела!
И только одна Вероника видела, как драматически изменился Люк за последние несколько дней.
