— Господин Везенталь, — начал шёпотом переводить Сергей, едва заговорила Прайс, — вы помните, как называется наш Глобальный Проект?
— «Второе Пришествие».
— Вот именно. И оно непременно должно состояться. В противном случае вы никогда не сможете покинуть этот бункер.
Прайс резко повернулась и вышла вон. Её собеседник постоял, опустив голову, потом крикнул куда-то:
— Штайнмахер, войдите!
Немного подождав, он скрылся из виду, затем вернулся уже в сопровождении одного из сотрудников, бывших здесь прежде.
— Штайнмахер, — продолжал переводить Сергей, — вы помните, как называется Проект?
— Помню, господин Везенталь. Проект носит название «Второе Пришествие».
— И оно состоится, Штайнмахер. Иначе нас отсюда никогда не выпустят.
— Нас в любом случае не выпустят, господин Везенталь. Мы влипли по-крупному.
— Что за жаргон, Штайнмахер? И что за пессимистические настроения? Мы должны просто разбудить Его — и всё.
— Как? — Штайнмахер грустно усмехнулся, — вы же видите — Он просыпаться не хочет.
— Бросьте, Штайнмахер! — разгневанно повысил голос Везенталь, — вы что, действительно верите во всю эту чепуху о Втором Пришествии Мессии?! Вы мистик или учёный? Когда-то, две тысячи лет назад, жил человек, обладавший экстрасенсорными способностями, за которые его и распяли на кресте. Но сохранилась Плащаница, в которую было обёрнуто тело. С разрешения Папы Римского Иоанна Павла Второго, да упокоит Господь с миром его душу, мы изъяли микрочастицы с ткани и клонировали этого необыкновенного человека. Да, мы сделали это!
— А что будет дальше?
— Это не наше дело. Мы учёные. Прогресс нельзя остановить.
— Но можно нравственно направить.
— Мне очень не нравится ваше настроение, Штайнмахер. Не забывайте, мы рискуем жизнями.
— Только своими? Или шестью миллиардами жизней?
— Не говорите ерунды! Работайте!
Везенталь быстро вышел, и было слышно, как он хлопнул дверью. А Штайнмахер приблизился к видеокамере, протянул руку куда-то вверх и отключил камеру наблюдения. Экран компьютера погас.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Вот почему в ноутбуке на часах другое время, — задумчиво произнесла Наталья Николаевна, — это ИХ время. И они нам диктуют и своё время, и свои правила игры.
— Теперь вы поняли, кто торгует эксклюзивной информацией? — спросил Громов, закрывая крышку ноутбука.
— А вы поняли, кто спонсировал Проект и с чьего разрешения? — парировала Гончарова, — и вот что. Штайнмахер не торгует.
— Он специально продемонстрировал это! Приблизился к камере, нарочито медленно протянул руку и отключил! Покупатель не заплатил ему — ведь деньги-то у нас. Поэтому он демонстративно прервал трансляцию.
— У него лицо честного человека!
— Ну да, конечно!
— Он возражал этому Везенталю, напоминал о нравственной составляющей в науке, об ответственности учёных…
— Вы слишком эмоциональны.
— Это издержки моей профессии. И, кстати, они таят в себе не только минусы, но и плюсы. Да. Я способна сопереживать. И тоньше улавливаю состояние и настроение человека. Штайнмахер вёл себя совершенно искренне. Я более чем уверена — он не торгует информацией, он пытается предупредить человечество. И не его вина, что информацию перехватили так называемые криминальные структуры, которые теперь и ведут за неё войну. Помните, как сказал Пушкин? «Провидение — не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик. Он видит общий ход вещей и выводит из оного глубокие предположения, подчас оправдываемые временем. Но не дано ему предвидеть СЛУЧАЯ — мощного мгновенного орудия провидения». Штайнмахер видел «общий ход вещей», он понимал, чем грозит безнравственный, чудовищный эксперимент. Он, в силу обстоятельств, вынужден был участвовать в нём. И в то же время он искал возможность если не предотвратить его, то хотя бы минимизировать последствия.
Но ему не дано было предвидеть, что информация попадёт в криминальные структуры, а тем, в свою очередь, не дано было предвидеть, что ноутбук попадёт к нам. Но «случай — Бог-распорядитель».. Опять-таки цитирую Пушкина.
— Вы однако же, неплохо знаете его произведения, — улыбнулся Сергей.
— Говорю же — играла в молодости Натали Гончарову. Осталось ощущение причастности. Так со всеми ролями. Они проникают в душу, затрагивают твою жизнь и немного меняют её. Вот почему актёры так не любят играть злодеев — это чревато.
— Всё это замечательно, — вздохнул Громов, — но почему случай, этот Бог-распорядитель, подсунул именно нам сию опаснейшую для нашей жизни информацию? Что прикажете делать с ней? К Президенту бежать? Так к нему не допустят. В органы? А неизвестно, на кого нарвёшься. Там, по слухам, оборотни в погонах время от времени встречаются. А сами мы бессильны. Мы даже и предположить не в состоянии, где находится бункер, в котором спит клонированный Иисус. Да если бы и знали — что бы сделали? Пешком отправились в Америку? Стали искать где-нибудь в штате Невада пустыню и расположенный там закрытый полигон и затем штурмом его брать? А потом будить Христа и просить его отменить Страшный Суд?
— Вот вы уже и адрес обозначили, и план операции составили, — усмехнулась актриса, — а, кстати, вы, кажется, боитесь Страшного Суда?
— Ещё бы! Я всего лишь человек. Со всеми вытекающими последствиями.
— А вот Мариелена Прайс не боится. Почему?
— Договорилась с небесами. Или с адом.
— Второе вероятнее. А, в самом деле, почему же они не боятся проводить этот эксперимент? Ни она, ни учёные, ни — кто там ещё в курсе событий? Или надеются опоить Живого Бога психотропными средствами и заставить служить себе? Впрочем, Штайнмахер, кажется, боится.
Гончарова помолчала.
— Между прочим, вы назвали конкретный штат, в котором якобы располагается закрытая лаборатория. Почему?
— Вот уж не знаю. Так, на ум пришло.
— Интуиция?
— Говорю же, не знаю.
— Если придётся вылететь в Америку, будем иметь это ввиду. Я верю в интуицию. Я много раз попадала в такие ситуации, когда только интуиция и спасала меня.
— Да перестаньте вы! — вскричал физик.
— Однако, Сергей Анатольевич, у вас нервы, — заметила актриса.
— Будут тут нервы!
— Мы с вами только что сыграли эпизод из пьесы Островского «Без вины виноватые». Это оттуда реплики.
— Да будет вам! Тут вот театр почище вашего!
Сергей подбежал к зеркалу и резким движением пригладил торчавшие вихры. Причём, казалось, что он не гладит, а скорее бьёт себя по голове.
