Книга Духов день - Андреас Майер

Неожиданно, пока она шла переулками к Старой пожарной каланче, к пестрой по случаю праздника площади и думала о Бенно, ее вдруг охватило огромное чувство счастья, она почувствовала себя несказанно счастливой в своих мыслях о нем, неистовой мощи волна эмоций внезапно нахлынула на нее, она едва удержалась на ногах, хотя кругом ничего не происходило, она всего лишь шла по тихим мирным переулкам. Люди всегда стремятся к счастью, заключают браки, рожают детей, существует целая программа семейной идиллии, но она никогда не понимала и не принимала этой программы, ее родители постоянно упрекали ее в этом. Счастье пришло к ней сейчас, в этом переулке, только что, без всякого объяснения и причины, и у нее нет сил выдержать его, оно, того гляди, ее раздавит. Надо как-то защитить себя. Она почувствовала, как внутри ее всколыхнулись слезы, абсурд какой-то, слезы бешеной ярости и отчаянного счастья, она попыталась судорожно подавить их, остановившись для этого под табличкой на углу дома. Как же называется этот переулок? Да-да, это сейчас жизненно важно для нее — знать, как называется этот переулок, ах, вот что, теперь я знаю, черт бы его побрал. Оказывается, это Зерновой переулок. Что за странное название, Зерновой переулок, какое-то необычное, нет, минуточку, ничего странного… Внезапно ей стало не по себе, она прислонилась к стене дома, ее тело сотрясали судороги, и она зарыдала без всякой на то причины. Боже мой, что с вами, спросил проходивший мимо местный житель, веттераусец, как они себя здесь называют.

Ничего, сказала она, ничего. Это… это нельзя описать. Простите, опять спросил он. Катя засмеялась. Он должен ее извинить, с ней действительно ничего не случилось. Ничего такого, чему можно было бы дать внятное объяснение. У нее и настроение, между прочим, не такое уж плохое. Она не испытывает никакой печали. Ну, это, конечно, все очень странно, сказал веттераусец. Сегодня все какие-то странные. Не в обиду будь сказано! Он только спросил ее, потому что она плакала. До свиданья. Катя еще немного постояла у стены, рассматривая звездное небо. Она действительно вела себя странно. Если бы ее видел Бенно. Она, между прочим, стоит сейчас здесь без всякого дела точно так же, как обычно стоит он. А вот это наверху Плеяды. Ну ладно, сказала она себе, я хотя бы забыла всю неприятную историю с Хальберштадтом и не буду больше думать про эту гадкую персону. Постояв еще немного, она пошла дальше. На площади звучала музыка, там все шло своим чередом, все веселились и, дав себе волю, праздновали Троицу, повсюду горели пестрые фонарики, в воздухе уже чувствовалась прохлада. Она еще раз оглянулась и убедилась в том, что окончательно избавилась от Хальберштадта. В основном это все были молодые люди, веселившиеся на площади, на подиуме играла рок-группа, музыканты исполняли старые шлягеры и современные хиты, неизменно вызывая всеобщий восторг. Только совсем с краешку сидело несколько пожилых людей, они чокались кружками, неодобрительно качали головами и выражали характерными жестами общее свое мнение относительно неуемно шумной молодежи. Она спросила себя, а ей-то здесь как быть. Попробовать сесть одной за стол, так это наверняка ненадолго, кто-нибудь обязательно подсядет и начнет приставать к ней с разговорами, а ей сейчас этого совсем не хочется. Вернуться на постоялый двор у нее тоже желания не было. Может, лучше пойти туда, в тот трактир, где поселилась ее бабушка, в «Липу», как они тут говорят. Правда, она опять встретит там Хальберштадта, но ведь можно сесть от него подальше, за другой столик, и посмотреть газеты. Бабушка ее ненавидит, потому что Катя для нее как вечный упрек. Не имея возможности доказать неискренность своей бабушки, она тем не менее априори считает ее неискренней, это происходит непроизвольно, и она ничего не может с собой поделать, это как неоспоримая данность, не вызывающая ни сомнений, ни мыслей. И бабушка чувствует это, а следовательно, ненавидит ее и потому на людях необычайно приветлива с ней. Кроме того, она жуткая интриганка. Все ее козни и происки и были как раз тем, что Бенно прежде всего заметил в ней. Поэтому она, Катя, давно привыкла держаться по отношению к бабушке совершенно пассивно, только чтобы не оказаться впутанной в одну из ее махинаций. Она не вкладывает вслепую денег и не депонирует неизвестно где ценные бумаги, или что там они еще делают. Она не хочет иметь ничего общего с деньгами своей бабушки. И вообще придерживается мнения, что у семейства Мор и госпожи Адомайт денег и без того достаточно. Для них деньги скоро уже станут самоцелью. Деньгами можно заниматься бесконечно, и возникает даже какая-то идиотская, почти метафизическая уверенность в том, будто делаешь нечто полезное, рациональное и даже жизненно важное. Впрочем, все эти мысли о деньгах и о бабушке, которые вдруг захватили ее, вовсе не столь необходимы сейчас, а кроме того, на все можно посмотреть и другими глазами, и прежде всего, если уж на то пошло, у нее вообще нет никакой необходимости уметь правильно разбираться в этих вещах. И зачем это нужно — уметь правильно разбираться в них? Тогда почему же все люди обязательно хотят уметь это делать? Ну вот, теперь она уже точно, как Бенно, забралась в заоблачные выси философских понятий и пытается оттуда их ниспровергать. Она настолько развеселилась от этой мысли, что неожиданно громко засмеялась. Вид у нее наверняка был преидиотский, стоит одна и громко смеется, но ей это вдруг стало совершенно безразличным, она сейчас покинет эту площадь, пойдет и сядет в «Липе». Тут ей вдруг почему-то пришло на ум словечко приют, и она снова громко рассмеялась, оно показалось ей таким симпатичным, ведь можно также сказать и ласковый приют. Как это прекрасно, что вы опять смеетесь, сказал все тот же веттераусец, повстречавшийся ей раньше в Зерновом переулке. Он шел от стойки, в руках у него была тарелочка с кружочками соленой редьки. Ах, соленая редька, здесь ее тоже едят, спросила она, радуясь. Нет, сказал веттераусец, у нас это скорее мода, знаете ли, на все баварское. Катя тут же сказала ему, что там, в Зерновом переулке, она точно так же могла бы смеяться, вместо того чтобы плакать, просто так все получилось по чистой случайности, она никогда не сможет ему этого объяснить. Веттераусец тоже засмеялся и сказал, она и не должна ему ничего объяснять. Но скажите, пожалуйста, спросил он вдруг крайне изумленно, откуда вы знаете, что это был Зерновой переулок? Вы же не местная.

Она всплеснула руками и снова рассмеялась, сказав, что и это чистая случайность, не имеющая объяснений. Иногда читаешь уличные таблички, а иногда нет. Эта мысль показалась ей тоже очень забавной и смешной. Веттераусец снова пожелал ей удачно провести вечер и повернулся к ней спиной. Одну минуточку, сказала она. Неожиданно ей расхотелось идти в «Липу», а что, если сесть и поболтать с кем-нибудь здесь, например с этим местным парнем, совершенно спонтанный разговор, причем па любую тему. Новый знакомый тут же предложил ей пройти с ним к их общему столу. Так она оказалась в кругу большой компании, он представил ей всех сидящих за столом, но Катя Мор не запомнила ни одной фамилии, да она и не очень внимательно вслушивалась, когда он их называл, она только заметила, что за столом еще сидела девушка-турчанка. Общий разговор показался ей малоинтересным, и вскоре Катя вновь погрузилась в свое странное состояние, тем более что у всех за столом были какие-то непонятные ей разногласия между собой. Что касается девушки-турчанки, то, с одной стороны, она была весьма отзывчива и приветлива с ней как с гостьей, с другой, быстро впадала в дурное настроение и становилась сердитой и даже злой, что оставалось для нее, Кати, совершенно непонятным, почему она так себя вела. А веттераусец из Зернового переулка в противоположность любезным манерам, продемонстрированным ей там, держался сейчас довольно агрессивно по отношению к некоторым из присутствующих. Ей здесь он, собственно, совсем не уделял никакого внимания. Она задумалась, почему он обращается к ней на «вы». Этот веттераусец ненамного старше ее, ему на вид девятнадцать-двадцать, тем не менее он упорно говорит ей «вы». Может, здесь так принято. Наконец он все же повернулся к гостье и поговорил с ней чуточку дольше. Она сказала ему во время разговора, что вовсе не обязательно обращаться к ней на «вы», здесь за столом так никто не разговаривает. Он это нарочно делает, сказал один из сидящих за столом. Он всегда с приезжими девчонками разговаривает на «вы». Ему это кажется чем-то особенным. Бьет на эффект. Девчонки… что ты хочешь этим сказать, что за странное слово, Отреагировал веттераусец из Зернового переулка. Тот другой: но ты же сам без конца твердишь о девчонках. С одной стороны, на языке у него одни только девчонки, с другой, он разговаривает с ними на «вы», по меньшей мере смешно, если не сказать глупо, ха-ха-ха. Говоривший был, очевидно, сильно выпивши, один из тех, с кем веттераусец из Зернового переулка спорил особенно резко. Веттераусец сделал в сторону Кати извиняющийся жест. Ему очень неприятно, сказал он. Не следовало приглашать ее сюда. Она: она сама его об этом попросила, так что все о'кей. Он: нет, все-таки не надо было приглашать ее за этот стол. Здесь все уже перепились. И они не знают ее, Катю. Она понимает, что он хочет сказать, это вроде как завышенные требования к ним, так ведь? Другой: ха-ха, ну ты даешь. Вот артист! Выворачиваешь все наизнанку, но так, чтобы, конечно, в свою пользу. Не верьте, милая барышня, ни одному его слову, он переваливает на других все, чем грешит сам. Поверьте мне, нет, вы поверьте обязательно. Говоривший засмеялся как-то совершенно неестественно, он действительно был сильно пьян. Турчанка все время смотрела в их сторону с ненавистью. Вы все здесь пьяны до противности, сказал веттераусец из Зернового переулка. И мне надоели ваши бесконечные взбрыки и оскорбительные претензии. К тому же это не очень-то гостеприимно по отношению к нашей гостье. Твоей гостье, твоей, крикнул все тот же пьяный голос. Возможно, все за этим столом (за исключением турчанки) действительно были пьяны. Ну, хорошо, хорошо, сказала Катя, ей кажется, ей здесь не место, она лучше пойдет. Кроме того, она очень устала и ощутила это вдруг сейчас, честное слово, сказала она, хотя на самом деле никакой усталости не чувствовала. Но ситуация, так резко менявшаяся за короткое время, и особенно та, в которой она очутилась сейчас, была ей крайне неприятна, откуда ей знать, что за дела связывают собравшихся тут за столом людей. Нет, ни в коем случае, вы останетесь с нами, сказал подвыпивший веттераусец. И, пожалуйста, пусть у вас не складывается впечатление, что мы негостеприимны. Кто-то другой из присутствующих сказал: германцы никогда не отличались особой гостеприимностью, значит, и мы в Веттерау не исключение. Подвыпивший: почему это германцы негостеприимны? Я вот сейчас закажу для дамы пиво и буду очень даже гостеприимным. Тот другой: жители южных стран, вот кто по-настоящему гостеприимен. А германцы и норманны — это как всегда — того и гляди, жди от них угрозы. Корни этого лежат в разбросанных по стране, далеко отстоящих друг от друга хуторов и поместий, их ведь надо было защищать. Несколько человек так и прыснули за столом, услышав такое объяснение, и все тут же призвали турчанку высказать свое мнение. По поводу чего, спросила она. Ну, действительно ли жители южных стран гостеприимнее немцев. Да, это, конечно, так, сказала она. Турки гостеприимнее, она может говорить только за них. Однако их гостеприимство очень утомительно. Ей кажется, что немцы будут чувствовать себя не в своей тарелке от такого обилия гостеприимства, во всяком случае большинство из них. Точно, сказал подвыпивший, южане гостеприимны, но утомительны в общении, а немец хоть и не так гостеприимен… или, может, он тоже утомителен? Турчанка сказала, она не находит немцев утомительными. Даже напротив. Здесь никто не покушается на покой и свободу другого человека. Она имеет в виду самих немцев. Им просто ни до кого нет дела. А у турков все иначе, они утомляют других. Веттераусец из Зернового переулка сказал, все это муть, так вообще нельзя говорить. Что значит — турки утомительны? Настоящий немец никогда такого не скажет. Турчанка: вы просто не всегда все говорите. Когда она в Турции гостит в семье у бабушки с дедушкой, так уже на второй день у нее начинается головная боль. Она должна беспрерывно есть разные восточные сладости, все проявляют о ней заботу, расспрашивают ее о друзьях, постоянно читают нотации, родители этого больше не делают, но ее родители давно уже живут в Германии. Тот другой: он как-то был в Неаполе в одной семье, так у него тоже за каждым обедом появлялась головная боль, там говорили все сразу, без конца трещал телефон, и разговор постоянно вертелся вокруг знаков зодиака, а когда он сказал, что он Близнец, то все со знанием дела засмеялись и посмотрели на него испытующим взглядом, это уже само по себе было просто невыносимо. Он думает, что Гюнес права. Немцы недоверчивы, они дорожат своим покоем и потому уважительно относятся к покою других. Если кто-то пришел к немцам в гости, то на шумное веселье пусть не рассчитывает. Говорят обычно мало. Немцы вообще говорят немного. Тот другой: чепуха. Они говорят без конца. Ничуть не меньше других. У них тут недавно был гость из Польши, сменивший свое местожительство, так его отец говорил без остановки. Поляк был совершенно сбит с толку. Он не понимал ни слова, а его отец говорил и говорил и никак не мог остановиться. Может, он, конечно, думал, что обязан развлекать гостя, но мне кажется, он только довел поляка до нервного срыва. Точно, сказала девушка по имени Гюнес, в Турции тоже так. Они хотят развлечь вас и думают, что ведут себя очень вежливо, а на самом деле только действуют вам на нервы. Чистое наказание с этой вежливостью. Турки всегда очень вежливы. Они могут иногда говорить из вежливости по полдня, она уже проходила через это, порой это невозможно выдержать. Подвыпивший очень заинтересованно спросил, а знает ли она турецкий? Она: ну а как же, конечно, знает. Ее родители разговаривают по-турецки. Но она уже не может говорить так хорошо, как ее родители. Он: ты знаешь настоящий турецкий? Ему это кажется чрезвычайно экзотичным. Ну тогда скажи нам что-нибудь по-турецки!