У меня в голове не укладывалось, какое отношение к делу имеет ссыкун и причиненный им моральный вред, но я согласилась выпить еще один бокал. Рейо опьянел. Он пялился на меня сквозь хмель, как на чужого человека.
Матти
Дневную работу я выполнял окрыленный мечтой. Я чувствовал себя выше складских будней, разъезжал на погрузчике, словно в лимузине, безразлично взирая на море товаров в складских помещениях. В мыслях я прощался со всем, что видел, хотя никуда и не собирался.
Когда сослуживцы спрашивали, как дела, я бурчал в ответ, так себе. Не хотел делиться тоской и радостью, хотя знал, что многие прошли через развод и мечтали о собственных домах. Я выдал только, что занялся массажем в надежде немного подзаработать. Несколько приятелей, увлекающихся тяжелой атлетикой, попросились ко мне на прием, но я сразу же придумал формальный повод для отказа. Не хотел, чтобы они видели мою пустую квартиру.
Я договорился о посещениях Сини в субботу утром. В пятницу вечером я массировал Сейю и Пирьо, к счастью, Синикка не явилась. Обслуживание женщин протекало спокойно, я не возбуждался ни на секунду. Превратившись в холодного исполнителя, я видел все глазами будущего домовладельца: внутренняя поверхность бедер была для меня крыльцом, черный треугольник волос – ягодным кустиком, мягкие ягодицы напоминали августовский вечер под сенью яблони.
У меня хватило сил развлекать Сини всю субботу, хотя после вчерашнего я не ощущал ни плеч, ни пальцев. Мы переиграли во все известные игры, читали сказки и пели. Во время дневного сна Сини я просмотрел все предлагаемые на сегодня дома, нашел один интересный. Объект не числился в списке агентства «Квадратные метры», но я все равно решил на него взглянуть. Уговорил Сини отправиться вместе со мной, пообещав мороженое на вечер.
Это был деревянный дом, построенный после войны, к которому в 60-х годах пристроили флигель для сауны. В подвальном помещении прежней сауны этажа хранился всякий хлам.
За дом просили миллион двести тысяч, участок сдавался в аренду.
Сауна во флигеле воняла. В душевой линолеум по углам вздулся. Из-под треснувшего кафеля сочилась затхлая коричневая водичка. Агент, мужчина лет сорока пяти, поинтересовался первым впечатлением, по его мнению, это была просто находка. На кухне он остановился перед керамической плитой.
– Лучшая модель на рынке бытовой техники.
– Каша на такой всегда пригорает. Да и все остальное, только гляди.
– Надо быть внимательней.
– Аренда этого участка вырастет в следующем году, об этом не сказано в проспекте.
– Неужели? Это наши девочки забыли внести.
– И мальчики тоже.
Я прошел в гостиную. Паркет, наидешевейший из возможных, никак не подходил старому дому, плинтусы закреплены кое-как. Оконные наличники небрежно намазаны латексной краской поверх старой.
– Керамическая плита составляет десятую долю процента от суммы. И в сауне воняет.
– На днях оценим состояние. В этом доме не должно быть ничего подозрительного.
– У меня есть нос.
– Вы уже побывали в саду?
– Я уже не в том возрасте, чтобы удивляться кустам.
– Дети найдут здесь прекрасное окружение. Школа рядом, а в соседних домах полно новых приятелей. Всегда разумно предлагать свою цену.
Я посмотрел в окно, как качается Сини. Волосы развеваются по ветру, глаза закрыты.
– Моя визитка, пожалуйста.
Сунув визитку с фотографией Лео Виртасалми в карман, я направился к качелям. Сгреб дочку в охапку, понюхал ее волосы. Вонь из сауны не прилипла.
По дороге домой я купил по мороженому нам обоим и постарался забыть неприятное ощущение от смотрин. Стоило Сини уйти, как дурное настроение вернулось. По плану я собирался затаиться на несколько дней: пусть моча высохнет. Но для облегчения своего состояния решил форсировать события.
Ответила хозяйка, по голосу где-то моя ровесница.
Я представился агентом по продаже недвижимости и поинтересовался, не продается ли их дом.
Женщина удивилась, откуда я это взял. Я ушел от ответа: всякое можно услышать в магазинах такого небольшого района. Хозяйка сказала, что это ошибка, подчеркнув, что дом не продается и никогда не будет продаваться. Извинившись, я пожелал ей и ее семье всего доброго.
Открыл блокнот и записал:
«Они похожи на терьеров из рекламного ролика колготок. Держатся за свое когтями и зубами. Хотя никто еще не прикасался к колготкам».
Я позвонил снова.
– Это я мочился в вашем дворе, а пять минут назад представился агентом по продаже недвижимости.
Молчание в ответ.
Я назвал точную дату и время, чтобы не оставалось сомнений.
Она не проронила ни слова.
Я сказал, что понимаю ее молчание. Мне тоже пришлось, правда, в меньшем масштабе, пережить покушение на собственность. Я обратил внимание, что своим поступком никоим образом не угрожаю жизни семейства, речь скорее о символическом жесте, так как именно их дом дал старт моей новой жизни.
– Этим грубым поступком я хотел выразить благодарность, оставить память.
Женщина сказала, что положит трубку, но я попросил ее подождать еще секунду. Она сказала, что передает трубку мужу, чтобы он сделал со мной то, что полагается мужчине делать в такой ситуации.
Послышались шум и шаги.
Трубку взял мужчина, назвался Рейо.
Я пересказал ему ситуацию с уточнением деталей. Он сразу разорался, угрожая:
– Ну, бля, ты счас узнаешь! Слышь, урод, я тебя достану!
Сквозь его крики донесся плач маленькой девочки. Стало чрезвычайно противно – слышать одновременно крик и плач, потому что именно эти выражения эмоций загнали меня в тупик.
Пришлось прервать мужика довольно резко.
Я соврал, что знаю все о его жизни, хотя успел только выяснить, где и кем он работает, чем занимался в обед и как он вел себя на рождественском празднике.
Стало тихо.
Я огласил условия.
Либо он выслушает, что я хочу сказать, либо я расскажу, так или иначе, его жене, какое большое у супруга сердце. Я еще не выяснил его сексуальных пристрастий, но рыбка клюнула на пустой крючок.
Я изложил ему свою ситуацию и спросил, что он думает о моих возможностях. Мужик ответил покорно и деловито, что за несколько тысяч наличных вряд ли можно приобрести дом за полторамиллиона. Он предложил обратиться в «Аландсбанк», там условия получения кредитов более выгодные по сравнению с крупными банками. Я поблагодарил его за информацию, но подчеркнул, что с приобретением дома связаны ценности поважнее денег. Он согласился и сказал, что верит в возвращение моей семьи. Я поблагодарил его за сочувствие, но не удержался и спросил, по каким моральным принципам он считает справедливым жить в доме бывшего фронтовика и по какому праву он пристроил к дому столь несуразный флигель. Пусть ответит он, глава семьи с одним ребенком, зачем ему лишняя площадь, ведь беженец или фронтовик после войны воспитывал на тех же квадратных метрах, по меньшей мере, троих детей. Мужик сказал, что не понимает вопроса. В трубке раздалось потрескивание.
