– Дорогая. – Белинда обращается к Мэри.
– Гм… – Мэри колеблется.
– Думаю, будет честно, если ты тоже попробуешь свой кулинарный шедевр, – подсказывает Белинда и добавляет еще ложку в уже полную тарелку Мэри. – Тем более что тут еще так много.
– Как очень интересно, – говорит Бернар, медленно пережевывая, – почему англичанка живет по своему способу в Италии?
– Ах, Бернар, – улыбается Белинда, отхлебывая белое вино из своего почти пустого стакана, и накладывает себе несколько листочков салата. – Умный, образованный педиатр вроде вас должен что-нибудь придумать… – Она хихикает и, поставив локти на стол перед собой, зажимает ими груди, сдвигая их вместе.
– Нет, но, пожалуйста, говорить, спасибо вам большое, – говорит он, кивая, и продолжает жевать.
– Это очень долгая история, – говорит Белинда, наливая себе еще вина, – но вы правы в одном, Бернар, – добавляет она. – OHamoltointeressante[66]…
Белинда рассказывает хорошо отрепетированную историю своего приезда в Италию. Беды и испытания, через которые она прошла, отделывая свой дом, подыскивая подходящие жалюзи и плитку. Рабочие, с которыми пришлось иметь дело. Ремесленники, с которыми довелось познакомиться. И как она покупала все белье, на котором они спят, в малюсенькой палаточке на рынке в Серрано.
– Я стирала его в теплой мыльной пене и оставляла на лужайке – чтобы оно просушилось и отбелилось естественным образом в лучах полуденного солнца. Прямо как в «Под тосканским солнцем». Уверена, вы читали эту книгу.
Бельгийцы качают головой.
– Как бы там ни было, теперь я сама веду дневник, – продолжает она. – Он полон маленьких apercus[67].
– Apercus, – эхом повторяют они.
– Да, – говорит она с остроумной улыбкой. – И pensees[68]… – Она передает Мэри миску с салатом, чтобы та убрала ее со стола. – И рецептов.
– Рецептов. – Они улыбаются, глядя на еду.
– Суперхорошо, – говорит Брижитт.
– Да. – Белинда наслаждается собственной гениальностью. – Суперхорошо.
– Мам? – окликает ее Мэри.
– Да, Мария, – отвечает она.
– В «Casa Padronale» зажегся свет. Думаешь, они въехали?
– Нет! Что? Невозможно! – Белинда выпрыгивает из кресла и смотрит вниз, в долину. – О, – говорит она, хмурясь, – ты права. Там горит свет.
– Думаешь, они въехали? – снова спрашивает Мэри.
– Не может быть, в этом месте нельзя жить.
– Ну а как еще ты это объяснишь? – вопрошает Мэри, указывая на огни среди деревьев. – Если только это не грабители.
– Грабители? – переспрашивает Белинда, покачиваясь от смятения и слишком большого количества выпитого.
– Да.
– Пожалуй, нам лучше пойти и выяснить этот вопрос, – заявляет Белинда, решительно подняв палец.
– Что – сейчас? – удивляется Мэри, все еще держа в руках миску из-под салата.
– Ну, – говорит Белинда, оборачиваясь, чтобы посмотреть на своих постояльцев.
– Нет-нет, – говорят они оба. – Пожалуйста, делать…
* * *
Двумя минутами позже, пока гости все еще сидят за обеденным столом и уплетают купленный в магазине тирамису, который Белинда забыла выдать за свой собственный, мать и дочь на машине направляются вниз по склону холма: выяснять вопрос. На Белинде платье в цветочек и mercato шляпа, а Мэри по-прежнему одета в шорты и майку. Они проезжают мимо траттории, в которой, кажется, довольно много народу для этого времени года, и, прибавив газу, пролетают мимо фермы Бьянки, а также мимо дома Дерека и Барбары, круто повернув возле столба.
Дорога темная и трудная, она чересчур сильно поросла травой и усеяна рытвинами; Мэри и Белинда все время подскакивают вверх-вниз.
– Никого там не может быть, – говорит Белинда, плотно прижимая руки к груди.
– Смотри! Снова свет, – говорит Мэри, вытягивая шею над рулем и вглядываясь в пространство впереди. – Теперь уже недалеко, да?
– Я не знаю! – восклицает Белинда, вскинув руки к потолку и тут же об этом пожалев. – а была там только однажды, и то пять лет назад.
– О! – говорит Мэри, останавливаясь. – Вот мы и приехали… мне так кажется.
Они сидят в машине. Фары выключены, и подъездная дорожка погружена в кромешный мрак. Тишина нарушается только тиканьем остывающего мотора.
– Ты уверена, мам? – спрашивает Мэри. – Я хочу сказать, кто угодно может болтаться тут ночью – браконьеры, бродяги…
– Я знаю, – кивает Белинда, решительно постукивая пальцами по ляжкам. – Но это также может быть американец.
– Я ничего не вижу, – говорит Мэри, прижимаясь лицом к стеклу. – Ты уверена, что не хочешь развернуться и приехать сюда завтра?
– И упустить возможность быть первой, кто с ним познакомился? – спрашивает Белинда, голос ее звучит несколько скептически.
– О'кей, тогда давай пошли, – говорит Мэри, бодро выкарабкиваясь из машины.
– Давай пошли, – говорит Белинда, распрямляя поля шляпы.
Они хлопают дверцами.
– Как ты думаешь? – спрашивает Мэри. – Вон там?
– Ш-ш-ш, – говорит Белинда, прикладывая палец к губам. – Я что-то слышу.
Они наугад пробираются сквозь густую траву – по направлению к дому, как им кажется. Раздается громкий скрип камня, трущегося о камень, внезапно открывается дверь – и обе женщины оказываются залиты потоком света.
– Эй? – доносится голос с американским выговором.
– Эй? – повторяет Белинда, глядя прямо на свет.
Высоко задрав голову, скосив глаза к носу, она пробирается к щели в двери. – Здравствуйте, – говорит она, источая добрососедские чувства.
Но только подходит к лестнице, как ее модные шлепанцы скользят по траве и она летит на землю. – Проклятие! Черт! – визжит она, грудью приземляясь на траву.
– Здравствуйте. Кто здесь? – доносится голос.
– Эй, привет, вы там, – говорит Белинда, выглядывая из-под своей mercato шляпы, храбро продолжая разыгрывать из себя актрису на гастролях. Ее голос звучит на удивление по-английски. – Мы ищем americano[69], – невнятно произносит Белинда, поднимаясь на ноги, – ей по-прежнему удается придавать своему голосу покровительственный тон. Она прочищает горло. – Американца, – говорит она снова. – Мы ищем американца.
