Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
— Тридцать лет только этим и занимался. И вот результат. — Он без ложно понимаемого стеснения показал многочисленные дырки от моли на своих штанах. В одну из них Алла засунула палец.
— Димка зарплату опять не получил, — сообщил длинный.
— А тебе — то что? — спросила Алла смеясь. Было видно, что такие разговоры ведутся здесь постоянно и намеренно, то ли в виде утешения, то ли в качестве развлечения.
Длинный многозначительно усмехнулся, а Савка зевнул и облизнулся.
— Дай грошик, — попросил длинный. — На сигаретки.
— На, — сказала Алла, доставая кошелек. — Сколько тебе, Альфонс Доде?
Длинный без церемоний заглянул в кошелек и аккуратно вытащил одну бумажку.
— На той неделе отдам, — пообещал он.
Не успел он договорить, как Савку вырвало. Шпроты еще не переварились, и рыбки легли на асфальт в том же положении, в котором лежали в банке, — одна к одной.
Игроки посмотрели друг на друга и несколько времени растерянно молчали.
— А потому что не надо на столе оставлять, — сказал длинный и покачал головой. — Ты мне испортил собаку.
Второй, которого здесь называли Дима — капитан, ничего на это не сказал и, посапывая, направился к волану. Все это он делал серьезно и с усилием, как будто выполнял нелегкую работу. Мы тоже прошли в подъезд.
— Кто это — Дима? — поинтересовался я.
— А, друг детства. Росли вместе. В нашем доме живет. Он военный.
— А этот, длинный?
— Тоже здесь живет. Он бывший скульптор.
— Что значит бывший? — Я даже поперхнулся. — Он что, секретарь райкома, что ли?
— Не знаю, — отмахнулась Алла. — Бывший. Он сам так говорит.
— А сейчас он тогда кто?
— Не знаю. Просто живет. Оба ужасные пессимисты, — сказала она, доставая из сумочки ключи. — Ты думаешь, они воланчиком играют?
— А чем?
— Это они свои несчастья друг другу посылают. “Обмениваются, понимаешь”. У них когда неприятности какие, так они в бадминтон играют. Всегда так.
— Пьют?
Алла задумалась.
— Да нет. Как все. В бадминтон играют, сам же видишь.
В комнате, где мы сидели, было два окна, и из одного нам было хорошо видно капитана и бывшего скульптора.
В книжной полке на атласных подушечках были закреплены советские награды: несколько медалей за освобождение восточноевропейских городов и орден Красной Звезды. За подушечками виднелись зеленые корешки собрания сочинений Гейне. Я остановился у этой полки.
— Да это бабушкины, — сказала Алла, заметив мой интерес. — Она воевала.
— А где она?
— На даче. Живет там круглый год.
— И даже зимой?
— И зимой.
— Ты такая красивая, — простодушно сказал я.
— Сплюнь, — ответила Алла.
Мы дружно застучали по столу.
— Это правда, — просто согласилась она, когда стук костяшек застраховал ее красоту. Мы стояли у окна и делали вид, что зачем — то ждем окончания игры.
Капитан и длинный скульптор еще были на площадке. Их спор продолжался в сгустившихся сумерках, при свете дворовых фонарей. Белый волан то стремительно летал от одного к другому, то нехотя, лениво взмывал вверх, мелькая среди оголенных ветвей. Наконец он упал в черную лужу и некоторое время оставался там, слабо подрагивая, как мотылек, угодивший в паутину. Савка подбежал и пытался схватить его зубами, стараясь не замочить лап.
Игра закончилась.
Был третий час унылой ночи. Мы лежали на кровати и не могли согреться, хотя в квартире было тепло. Секундная стрелка настенных кварцевых часов, сухо щелкая, шагала по светлому кругу, как караульный солдатик с негнущимися ногами, останавливаясь передохнуть на неуловимые доли того, что мы называем временем. Как — то боком двигалась по задворкам холодного неба бледная, немощная луна. Одинокие окна соседних домов еще исходили теплым ласковым светом.
— Почему они не спят? — спросила Алла.
Я уже придумал трогательный ответ — настоящее лирическое отступление. Для тех, кто не любит жить настоящим, самое удобное время — ночь. Ночью прошлое видней, будущее заманчивей. Один час похож на другой, ты волен творить свою жизнь как грезу. Ночь — это чистый лист, тогда как день — всего лишь расписание. Я хотел сказать это или примерно это, но Алла меня опередила:
— Ты боишься умереть?
— Уже да, — сказал я.
Спору нет, такой ответ в этих обстоятельствах как будто предполагал два истолкования, но я здесь имел в виду скорее естественный ход вещей, чем внезапно изменившиеся планы.
— А я не боюсь, — просто сказала Алла. — Я боюсь старости.
Ее кожа пахла какими — то очень известными духами, которые рекламируют каждый день повсеместно, и я — на самом донышке души — чувствовал себя обманутым.
— Ну да, — усмехнулся я и вспомнил девиз многих поколений, уже проросших могильной травой: — Жить быстро, умереть молодым.
— Пожалуй. — Она приподнялась на локте. — Мне так страшно становится, когда я на стариков смотрю. И жалко. Их жалко и себя жалко.
Мы молчали. Было слышно, как в кухне из крана в раковину мерно капает вода. Разгулявшийся за окном ветер шевелил корявую, с наростами, ветку клена, и она беспокойно волочилась по балкону.
— А себя — то чего? — спросил я.
— Я буду долго жить…
Я смотрел прямо перед собой. Ветка черной тенью дергалась на обоях в квадрате замороженного лунного света. В раковину капала вода.
— Да и кто ее не боится, этой старости, — сказала Алла и снова откинулась навзничь, облив подушку волнами волос. — Наверно, только старики.
Все это могло бы быть любовью.
Я уже не помню, кто первый предложил ехать за город. По — моему, я и предложил. Как раз к этим дням я объяснил Паше, чем знамениты “Севастопольские рассказы”, и переложил “Казаков” на язык городских низов. Впереди уже восставали, точно Четвертый бастион, исполинские и неприступные глыбы “Войны и мира” и “Карениной”, поэтому мне пришла мысль соединить полезное с приятным. Раз уж мы собрались отправиться за город, отчего бы не увидеть своими глазами пристанище их автора, тем более что на хорошей машине до Ясной Поляны езды всего ничего. Девушки отнеслись к нашей мысли с пониманием и даже пообещали взять термос.
На следующий день я зашел в контору, согласно уговору, в половине девятого и стал свидетелем любопытной сценки.
В конторе оказался посетитель. Немного подумав, я узнал в нем директора “выставки”. Человек этот сидел съежившись, его словно корежило. Пальцы его щипали подбородок, терли щеку, забирались куда — то на затылок. Совершенно белый лоб был покрыт мелкими капельками искрящейся испарины.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
