1
Сперва солнце озарило ярким светом макушку растущего перед домом дуба. И вот уже в его листве во весь голос распелись птицы, защебетавшие, едва в сумерках забрезжил рассвет. Черный дрозд заливался так звонко и так настойчиво, что спавший в угловой комнате человек проснулся и больше уже не мог уснуть. Солнечный свет пополз вниз по обращенной к дороге стене дома, подобрался ко второму дубу, росшему позади дома, озарил садовый домик, фруктовый сад, ручей. Его лучи осветили и сарайчик с северной стороны садового домика, который Маргарета использовала под курятник, пристроив к нему птичий двор. Ей хотелось просыпаться под крик петуха.
Если не считать птиц, утра здесь тихие. Колокола деревенской церкви начинают звонить только в семь, проезжая дорога находится далеко, а железнодорожная ветка еще дальше. Сельхозкооператив, чья техника раньше выезжала на поля с первым лучом солнца, а коровы в стойлах оглашали окрестности мычанием, давно перестал существовать, его коровники и сараи опустели, а земля сдана в аренду и обрабатывается фермером из соседней деревни. Трудоспособные обитатели деревни устроились на работу далеко от дома; в воскресенье они с вечера уезжают и возвращаются домой вечером в пятницу. В субботу и воскресенье народ отсыпается и встает поздно.
В утренние часы, как, впрочем, и в полуденные и вечерние, да и вообще сутки напролет здесь царит тишина и меланхолический покой. Меланхолия разлита здесь не только осенью и зимой, но также весной и летом. Меланхолия высокого неба и бескрайних просторов. Взор ни на чем не задерживается, не может зацепиться ни за дерево, ни за колокольню, ни за столбы и провода линии электропередачи. Он не встречает ни гор вдалеке, ни города поблизости: пространство здесь ничем не ограничено и не обозначено в своих пределах. Взор теряется в пустоте. Заезжий гость и сам теряется вместе с ним, растворяясь в пространстве, это наводит на него тоску и в то же время оказывает такое могущественное воздействие, что его охватывает непреодолимое желание поддаться этому влиянию. Просто раствориться в пространстве.
Перед человеком, родившимся и выросшим тут, решившим посвятить себя какой-то профессии и завести семью, неизбежно встает выбор: оставаться или уезжать. Остаться малой песчинкой под этими небесами и в этой пустоте или возвыситься ценою жизни на чужбине. Даже тот, кто принимает решение бессознательно, чувствует: если он останется здесь, то жизнь его умалится, не успев даже начаться, а уехать — значит не просто покинуть свою деревню, а навсегда проститься с этой жизнью. С жизнью, которая хоть и узко скроена, но преисполнена красоты: поэтому-то заезжие гости потом возвращаются, чтобы купить здесь дом или усадьбу и по выходным растворяться в пространстве. Их не пугает, что эта узость вмещает в себя также и безобразное. Они не страдают от однообразия, не испытывают ощущения, что делают то, чего можно бы и не делать, не впадают в бездеятельность или озлобленность, не спиваются и не становятся пропащими людьми.
И так было всегда. Всегда были люди, которые оставались и которые уезжали, и люди, которые жили отчасти в городе и отчасти в деревне. Всегда приходилось решать: смириться тебе с существующим или ринуться в неизвестность, и спокон веков всегда находились люди, которые могли позволить себе упиваться меланхолией, не поддаваясь ее власти. Маргарета сердилась, когда слышала празднословные рассуждения об упадке этого пустынного края, широко и просторно раскинувшегося между большим городом и морем. Она не считала, что при социализме все было лучше, и, судя по тому, что знала об этом, не верила, что лучше было когда-то при помещиках-юнкерах. Она не думала, чтобы это зависело от той или иной политической или экономической системы. Все дело было в меланхолии. Ее печать лежала на людях и на всем остальном.
Маргарета выросла неподалеку отсюда, в небольшом городке, и уехала в Берлин, чтобы никогда сюда не возвращаться. Чтобы изучать иностранные языки, ездить в дальние страны и однажды остаться на чужбине. Но в конце концов она все же вернулась назад, сперва приезжала на выходные, потом стала оставаться здесь по нескольку месяцев. Запоздалое смирение, пришедшее к ней с годами, было неполным, так как она сохраняла за собой городскую квартиру, которой они владели вместе с Кристианой. Но ее садовый домик, ее скамейка возле ручья, ее прогулки по полям, ее переводы, ее уединение — все это представляло собой версию той малой жизни, от которой она пыталась сбежать, и она это сознавала. Она ненавидела меланхолию, когда та переходила в гнетущую депрессию. Но, как правило, меланхолия была ей мила. Она даже склонна была верить в целительность меланхолии. Растворяясь в созерцании высокого неба или широкого земного простора, человек освобождается от того, что заставляло его страдать. У Маргареты были сомнения насчет полезности встречи со старыми друзьями, но она считала совершенно правильным, что Кристиана решила для начала привезти сюда только что выпущенного на свободу Йорга. Может быть, здесь развеется его болезнь и болезнь всех, кто собрался сюда приехать.
2
Йорг проснулся раньше всех в доме. Он проснулся с ощущением, что все в порядке: его тело, его душа, новый день. Затем он испугался. Испугался, как, бывало, в тюрьме, когда, проснувшись с таким же ощущением, встречал вокруг все те же вещи: неоновый светильник, светло-зеленые стены, раковину, унитаз и маленькое, высоко расположенное оконце. Но сейчас стены были белыми, на комоде стояли таз и кувшин для умывания, на столе были тюльпаны, а через широкое окно в комнату вливался свежий воздух. Испуг пришел по привычке. С чувством облегчения он заложил руки за голову, собираясь подумать о дальнейших планах: в тюрьме у него вошло в привычку начинать день с обдумывания планов на потом. Но сейчас, когда у него появилась возможность не только строить планы, но и осуществлять задуманное, дело с ними шло туго. Призвать Хеннера к ответу за его предательство — это было решено еще вчера. Почему, кроме этого, ничего другого ему не приходит в голову? Он мог выслушать планы Кристианы и Марко. Возможно, у Карин и Ульриха и у Андреаса тоже есть что предложить. Но почему же у него самого не было никаких планов?
Разбуженная пением дрозда, Ильза встала, уже зная, чего она хочет. Она оделась, взяла тетрадку и карандаш и на цыпочках, пройдя коридор, спустилась с лестницы и через кухню вышла на двор. В саду она направилась к скамейке у ручья. Раскрыв тетрадь, она перечла написанное, все три главы, расположенные как придется, без особенной связи. Надо ли устанавливать правильную последовательность между главами? Она могла бы подробно проследить, как Яна забирают на машине «скорой помощи» французские товарищи и перевозят в Германию, как его во второй раз приводят в состояние мнимой смерти, укладывают на катафалк и выставляют на похоронах в открытом гробу. Или лучше переделать главу со сценой на морском берегу? Ян, конечно же, должен был ругать скотскую систему, дерьмовых политиканов, и финансовых воротил, и боровов-полицейских. Ей не хотелось писать таким языком. Но если ей претит даже изобразить Яна, выражающегося на языке террористов, то как же она тогда опишет Яна-убийцу?
