Вот и сидит теперь молча в разобранной детской комнате в обнимку с дочерью. Заметив выпуклый живот под резинкой штанов, мать думает: «Слава Богу, хоть хорошо питается». Дыхание дочери постепенно успокаивается, но она продолжает лежать, не меняя положения. Навсегда, думает мать, остаться так навсегда, прильнув друг к другу, печально и беспомощно. Навеки.
ВАРИАЦИЯ 16, УВЕРТЮРА
— Идут, мама. Я слышу собак!
Дочь кивает в противоположную сторону бухты. Мать встает рядом и смотрит в указанном направлении. Там, где тропинка выныривает из темного хвойного леса, появляются две фигуры, все четче различимые в лучах вечернего солнца. Широкая фигура впереди идущего мужчины прижимает к плечу какой-то предмет. За ним следует женщина, неся что-то в руках. У ног вьются черно-белые собаки.
Под развесистой липой накрыт стол. За садом, высоко на косе, уходящей далеко в озеро, стоит летний домик, черного цвета, в строгом стиле. В нем семья провела почти все лета, здесь дети научились плавать, собирать ягоды и говорить по-шведски. Теперь дочке девятнадцать, а сыну шестнадцать, думает мать, а их все равно сюда тянет. Утром они с дочкой тащили к озеру замоченное белье, минуя муравейник, куда когда-то положили мертвую гадюку, а на следующий день обнаружили обглоданный скелет, мимо высоких колокольчиков, по ковру брусничных кустов к воде, такой чистой, что дно проглядывало аж на полутораметровой глубине. Дочке не хотелось стирать, но она, вздыхая, все-таки пошла.
Они сели на корточки на серой скале и принялись полоскать перекрученные рубашки и трусы; потом их выжимали, снова опускали в воду и бешено трясли ими в воздухе, так что капли раскрасили скалу в полоску. В соседнем фьорде они заметили щуку, которая тут же ускользнула в камыши. В перерыве между полосканием и отжиманием они выкурили по сигарете, посмеиваясь над своими мокрыми и неуклюжими пальцами. Начинается новая эпоха, подумала мать, уже началась. Дочь сдала выпускной экзамен, стала студенткой и собирается покинуть родительское гнездо. Вцепившись обеими руками в дочернюю блузку, она все полоскала и полоскала ее в воде, как будто хотела отсрочить акт возложения блузки на стопку готового белья.
Закончив работу, они сняли одежду и вошли в озеро. Вода имела привкус металла. Мать взяла шампунь с выступа на скале и передала его дочери. С пенными башнями на головах они медленно плыли в открытое пространство. Дочь бросила взгляд на камыши. Потом, зажав носы, они опустились под воду, почувствовали, как развеваются волосы в прозрачной воде, и снова вынырнули, фыркая и смеясь. Теперь белье висит на веревках за домом.
Пара с собаками приближается по окаймленной можжевельником тропинке вдоль бухты.
— У него скрипка! — ворчит мальчик. — А я думал, он принесет с собой коровий рог.
Перед тем как выйти из белого дома на вершине горы, примерно в километре от нашего черного, сосед протрубил сигнал, на который мальчик ответил. Семья поджидает соседей у входа в сад. Соседка улыбается, поднимает корзинку с провизией и предостерегает прыгающих собак. Сосед исполняет на скрипке народную песенку — полька, думает женщина, трехчетвертной размер, благодаря которому можно двигаться, безмятежно покачиваясь. В сильных руках инструмент кажется маленьким и хрупким. Живот перетягивают подтяжки, на голове вместо панамы носовой платок с четырьмя узелками по углам. Из-под него во все стороны торчат рыжие волосы.
— Я принесу вино, — говорит дочь.
К тому времени гости уже пришли, все целуются и смеются, как будто не видели друг друга целую вечность, хотя только вчера вместе убирали сено. Сын гордо восседал на тракторе, а дочь на тележке ловила компактно утрамбованные тюки.
Солнце заходит, оставляя оранжевые лужи света на воде. Но ночью все равно будет светло; при желании в полночь еще можно читать в саду. Сдвигаются скамейки и деревянные стулья. Дочь разливает вино, соседка достает свою корзину. Собаки послушно лежат в ногах у хозяина, головы с всевидящими глазами прижаты к земле, тела напряжены — в любой момент по приказу они готовы сорваться с места. Сосед стирает пот с лица и ласково похлопывает собак по спинам. Завтра им надо быть в форме — их ждет состязание овчарок. Они должны будут исполнять все команды хозяина, пусть и наперекор своим инстинктам; им предстоит окружить небольшое показательное стадо, не разогнав его, а затем, постепенное сужая круги, сопроводить в загон.
— А можно нам с вами? — спрашивает мальчик. — Я хотел бы посмотреть.
Сосед, разводящий овец, кивает и смеется. Дочь убирает салфетки с накрытых блюд на столе.
— На десерт черника. Сами собирали! От комаров отбою не было!
Потом они молча сидят под громадной липой. С кроны дерева доносится еле слышное жужжание пчел, одураченных светом: они думают, что еще день, пора собирать мед. Отец показывает на сложенную из камней стену в конце сада. На верхнем ряду виднеется какая-то темная вытянутая тень. Они приглядываются. Это заяц. Он отдыхает, растянувшись на теплом камне, не обращая внимания на шестерых человек под деревом.
— Какой тихий вечер, — говорит сосед. — Скоро над озером закричит гагара. Идиллия.
* * *
Я на полпути, думает женщина за роялем. Что вдохновило Баха сочинить увертюру точно на середине «Гольдберг-вариаций»? Едва оправившись от меланхоличного конца предыдущей пьесы, предстояло взять аккорд, приводящий в движение вереницу причудливых выдумок. Новое начало? Слишком надуманно. Быстрые пассажи, изобилие украшений и пунктирные ритмы наводили на подозрение, что по мере исполнения надо было что-то преодолеть. Сущий театр. Технически сложная увертюра переходила в фугу, еще одну торопливую, перенасыщенную, неугомонную вещь.
Женщина встряхнула головой и медленно, без педали, начала подбирать темп и аппликатуру. Все короткие ноты следовало играть быстрее, чем указано в партитуре, об этом в своем издании писал еще Киркпатрик; в бешеном темпе она неслась к более длинным нотам, словно торопилась куда-то, сгорая от нетерпения добраться до сумеречной цели. Ребенок, мечтавший покинуть родительский дом, возбужденно обсуждавший с подругами планы на самостоятельную жизнь, неистово летевший вперед — вопреки здравому смыслу или страху Страстное желание — вот о чем шла речь в увертюре. Желание с шорами, или таково любое желание? Женщине вспомнились поездки на север всей семьей в машине, набитой резиновыми сапогами и пустыми банками из-под варенья. Каждый по очереди выкрикивал то, чем больше всего хотел бы заняться на каникулах: собирать грибы, купаться в озере, общаться с соседями. Увидеть белые ночи. Темный дом. Машина гудела и содрогалась от сонма их желаний.
Чтобы подобрать нужный темп, следовало просмотреть только те пассажи, в которых слышалось неуклонное продвижение вперед, как бы резко они ни обрывались. Шестнадцатые стаккато, сначала в басу, затем в верхнем голосе, пытавшемся сдержать и обуздать неукротимое желание. Шестнадцатые составляли структуру, куда ей предстояло поместить всю эту восторженную сумятицу. Если ты не был алчущей натурой, ты был потерян для этой вариации.
