— Что? — не понял Патрикеев.
— Я говорю это.… Ну, если, скажем, Оболенского я сам схвачу, шубка-то твоя на меня не налезет. А, кроме того, у меня своя недурная есть. А вот коней добрых парочку… мне бы не помешало — я, князь, коней люблю очень!
— Ну и наглые вы там, на Угре! — поразился Патрикеев. — Ты сперва дело сладь, а после требуй.… Впрочем, глядя на тебя, да помня, как ты сани остановил, начинаю верить что, может тебе и это удастся. Ну что ж, коли схватишь Лыко да к Образцу доставишь, пусть он мне про то напишет, а я тебя вместо шубы целым рублем пожалую! Вот коней себе и купишь!
— Йо-х-хо! Постараюсь, князь!
Филипп поклонился до земли и вышел.
Не успел он отыскать совсем замерзшего и запорошенного снегом Данилку, как городские стражники начали кричать и оттеснять народ к стенам, освобождая дорогу.
Через несколько минут распахнулись кремлевские ворота и показались первые всадники великокняжеского кортежа.
Иван Васильевич снова, как и в прошлом году, ехал в Новгород с миром…
Зима взялась по-настоящему, на Угре второй день валил снег, а потому всадник, который туда примчался, был полностью им облеплен.
— Гонец от самого великого князя, хозяин, — взволнованно доложил Медведеву Епифаний, пропуская гостя.
Посланец поклонился и протянул Василию грамоту.
— Поешь и отдохни с дороги, — дружелюбно предложил ему Медведев.
— Благодарю, но не могу, — велено доставить и немедля возвращаться.
— Что ж, счастливого пути!
Гонец поклонился и ушел.
Медведев развернул грамоту.
Великий князь приказывал ему прибыть «в стан военный под стенами Новгорода» ровно через две недели.
В стан военный… Значит снова что-то у них не в порядке, снова аресты, казни и отнятие имущества… А я там зачем? Что за этим кроется?…Что ж, поживем, увидим.
В горницу вошла Анница.
— Что-то случилось?
— Нет, пока — ничего. Просто — служба. Я понадобился великому князю.
— Надолго?
— Не знаю…
Они молча поцеловались.
Василий решил выехать завтра на рассвете, а сегодняшний день посвятить прощальным визитам.
Сначала он отправился в Синий Лог.
Леваш Копыто встретил его как всегда весело, но после первых приветствий и объятий, узнав об отъезде Василия, спросил несколько встревожено:
— А скажи-ка мне дружище, что там у вас творится в Московском княжестве?
— По-моему, ничего особенного, — невозмутимо ответил Медведев.
— Ой ли? — Леваш усадил Василия и сам сел рядом. — У нас пошел слух, что скоро будет война. Говорят, в Новгороде неспокойно, а у Ивана вашего нелады с братьями. Король срочно возвращается в Литву. Со дня на день ждем сигнала к общему сбору всего дворянства. Что ты на это скажешь?
— Гм… Скажу, что мне, пожалуй, пора укреплять от тебя рубеж.
— Укрепляй, Вася, укрепляй, да Филиппу то же посоветуй. Твоя земля хоть за Угрой, а его… Сам понимаешь. Но запомни одно, — Леваш крепко сжал руку Медведева, — если вдруг загорится московская земля на Угре, ты и Лукич всегда найдете приют здесь. Синий Лог большой — места всем хватит!
— Что ж, спасибо, Леваш, но надеюсь, до этого не дойдет…
— Эх, братец мой, чего только у нас тут не бывает! Если б я рассказал тебе про свою жизнь, или жизнь моего покойного друга Алеши Бартенева, отца Филиппа, царство ему небесное… А Шемяка? А Можайский? Да ладно, не время сейчас. Вернешься, тогда поговорим. А пока счастливого пути, да скажи Аннице что во всем на меня полагаться может.
Потом Василий заехал в Бартеневку.
Настенька была печальна и удручена.
— Ой, я так скучаю по Филиппу, а тут еще эта история с батюшкой…
Узнав об отъезде Василия, бедняжка совсем упала духом.
— Это очень плохо, — печально сказала она, — Батюшка молчит, но, мне кажется, что он тоже готовится к отъезду. Это значит, что мы с Анницей останемся совсем одни на три имения. И некому будет защитить нас в случае чего… После этого ужасного года я наверно, никогда в жизни не избавлюсь от страха… Каждую ночь мне снится, что меня кто-то снова похищает, и я просыпаюсь от своего крика… Мне так страшно и одиноко, особенно сейчас, когда нет Филиппа…Ах, Боже мой! — вдруг вспомнила она о чем-то, — Скажи, может так случится, что ты встретишь Филиппа?
Медведев пожал плечами.
— Кто знает… А что?
— Васенька, я тебя очень прошу, передай ему от меня, — она достала из шкатулки маленький образок на цепочке. — Филипп так быстро уехал, что я не успела сообразить. Скажи, пусть носит всегда в память обо мне, а я каждый день за него молюсь. Если же вы разминетесь в пути — носи это сам и пресвятая Богородица защитит тебя и сбережет.
— Спасибо, Настенька, и не тревожься! Вот увидишь — все будет хорошо!
И так убедительно он это сказал, что Настенька даже улыбнулась.
Из Бартеневки Василий отправился в Картымазовку.
Федор Лукич встретил его почти так, как встречал прежде, хотя в поведении обоих чувствовалась какая-то скованность…
— Уезжаю, — излишне беззаботно сказал Василий, — заглянул проститься.
— Счастливый путь и храни тебя Бог!
Они помолчали.
— Как-то раз, помнишь, — начал Медведев, — мы собирались в Синий Лог всего на день, а проездили три месяца… Это я к тому что… Ты тут присматривай…
— Да, конечно, да только…
— Что?
— Мне, может, и самому отлучиться придется… Правда Петру уже шестнадцать — почти мужчина. Заменит меня во всем.
— Да, конечно. Впрочем, Леваш обещал свою помощь. Как-нибудь сладится. Ну ладно. Я поехал.
И вдруг Картымазов порывисто обнял Медведева.
Он был маленького роста и, желая прижать Василия к своей груди, сам неловко, как мальчик, прижался к нему.
Потом круто повернулся и ушел в дом.
Василий возвращался в Медведевку, глубоко задумавшись.
Куда собирается Картымазов? Борис Волоцкий уже готовит своих дворян к выступлению? Неужто, действительно, в Московском княжестве начнется смута?
Вспомнив о Волоцком князе, Медведев вспомнил о Волоцком игумене, а от Иосифа его мысли перешли к Мефодию. С ним непременно следовало поговорить перед отъездом и, въехав в свое село, Василий направил Малыша к дому священника.
До тех пор, пока у всех обитателей Медведевки, включая людей прибывших сюда на житье во время отсутствия хозяина, не было крыши над головой, Мефодий категорически отказывался от постройки для него дома. Теперь, когда в Медведевке стало двенадцать дворов, и каждая семья имела свою избу, рядом с церковью вырос небольшой, но крепкий дом, старательно построенный руками медведевских мужиков, которые проникались к своему священнику все большим уважением за его доброту, заботливость и безукоризненную порядочность. Как только Мефодий перебрался из избы Гриди в свой собственный дом, к нему сразу переехала жена, гостившая до этого у своих родителей в Боровске. Попадья Аксинья оказалась миловидной молоденькой женщиной, тихой и скромной. Она была беременна и редко выходила из дому, а все свободное время проводила за плетением кружев и слыла в этом деле большой мастерицей.
