Хайрие-ханым, вытирая слезы, направилась к двери.
— Постой! — сказал Али Риза-бей. — Пойми меня правильно. Я взываю к твоему разуму. Я спросил тебя, что же будет с нами, если мы потеряем дом? Хорошо, пусть будет по-твоему. Если ты вобьешь что в голову, разве тебя переубедишь? Рано или поздно своего добьешься. Так чего же нам понапрасну изводить друг друга?
Али Риза-бей по опыту знал: не согласись он сегодня, завтра домочадцы объявят ему войну, начнут кричать, скандалить и будут терзать его до тех пор, пока он не запросит пощады. Он так живо представил себе это, что его охватило чувство безнадежной усталости. Какой смысл сопротивляться? Предположим, сегодня он устоит, а завтра наступит зима, начнутся холода, дети разуты-раздеты и голодны — вот и придется ему в конце концов сдаться.
Кредит под залог дома оформили в течение нескольких дней и получили в банке около четырехсот лир. Но, как и предполагал Али Риза-бей, деньги эти не принесли семье даже временного благополучия или хотя бы передышки на два-три месяца.
После уплаты самых неотложных долгов оставшаяся часть денег была брошена на растерзание дочерям. Длительный и шумный торг закончился общим походом в магазины. Женщины накупили шелка, безделушек и украшений, коробочек и баночек с кремами и мазями, помадой и краской для глаз, для бровей, для лица, для волос, зубной пасты, ажурных чулок и изящных туфелек, которые наверняка развалятся после первого же дождя. Кроме того, для гостиной купили яркие подушки, мраморные статуэтки, куколки и десяток граммофонных пластинок с модными чарльстонами и танго.
Потом устроили для друзей и знакомых званые обеды — один за городом, в Чамлыджа, другой — дома. Али Риза-бей лишь раз или два успел сходить на рынок в Ускюдар, купить на неделю провизии да привезти несколько вязанок дров.
На одиннадцатый день после получения денег в доме уже не могли наскрести даже лиры. Начавшийся в этот день после полудня осенний дождь вечером перешел в ливень. И тогда только выяснилось, что крыша в нескольких местах течет. Тазы, кастрюли, пустые консервные банки — все пошло в ход, их ставили на чердаке, в коридоре, в верхних комнатах. По всему дому раздавался монотонный стук падающих капель, и под этот аккомпанемент кто-то безутешно плакал тоненьким жалобным голоском. Эта была Айше. Взрослые успели урвать свою долю, а вот о девочке никто даже и не вспомнил, ей так и не купили шелкового платьица и лакированных туфелек, о которых она давно мечтала.
Али Риза-бей сидел, слушал унылую музыку капель и жалобные всхлипывания Айше и думал: «Выходит, только мы с моей маленькой и остались ни с чем… Как же я про крышу-то забыл?.. Четыреста лир за десять дней на ветер пустили, а худую крышу так и не удосужились починить!..»
XXIV
В тот год зима выдалась на редкость суровая. Снегом занесло все дороги. В Багларбаши около самых домов бродили волки.
Деньги, взятые осенью под залог дома, разошлись на пустяки. Зима застала всех врасплох: у детей не было даже теплого белья — его тоже забыли купить.
Слава аллаху, Хайрие-ханым оказалась на редкость изобретательной. Со дна сундуков, из самых дальних уголков шкафа она извлекла старые, уже отслужившие свой век вещи. Это был настоящий клад.
Для худышки Айше, которая особенно страдала от холода, Хайрие-ханым сшила из старого кроватного полога теплую куртку на вате, надерганной из дырявого матраса.
Из скатерти, уже порядком изъеденной молью, Неджла выкроила себе пелерину, края ее обвязала разноцветной шерстью, изобразив затейливый рисунок, вроде цветочков.
Обитатели-дома в этих странных нарядах напоминали персонажей из сказки «Золушка», и посторонний человек, очутившись среди них, мог подумать, что попал за кулисы перед поднятием занавеса…
Каждый день в зависимости от погоды у старого дома, точно у больного дряхлого старика, появлялись новые недуги. Когда шел дождь или таял снег, начинала течь крыша, если холодало и крепчал ветер, с потолков и стен обваливалась штукатурка, дуло из всех щелей — в комнатах становилось холодно, как на улице.
И несмотря ни на что, чада и домочадцы Али Риза-бея не унывали. Они стойко переносили нужду и невзгоды, весело подшучивали над собой, беззаботно острили, открывая все новые изъяны своего дома. Кажется, Али Риза-бей был недалек от истины, когда говорил, что дети его превратились в беспечных цыган.
Как-то раз, когда дочери, наряженные в свои живописные лохмотья, взявшись за руки, танцевали, выбивая чечетку под аккомпанемент барабанящих по жестяной посуде капель, на лестнице появился улыбающийся Али Риза-бей. В руках у него была пила, он собирался в сад за дровами. Увидев его улыбку, Хайрие-ханым воскликнула:
— Браво, отец! Да здравствуют веселые отцы, подобные тебе! Интересно, чему ты радуешься? Полюбуйся на плоды своих трудов: вот к чему приводят добродетель и справедливость!..
Жестокие слова жены сразили несчастного Али Риза-бея. Старик оступился и чуть было не упал с лестницы, уронив пилу.
В эти суровые, зимние дни пила часто приходила на помощь Али Риза-бею. Когда становилось особенно холодно, он, одевшись потеплее, отправлялся в сад и начинал пилить фруктовые деревья на дрова. А что еще прикажете делать? Да пропади все пропадом! Главное — дожить до лета… А все-таки жалко. Ведь эти деревья он своими руками сажал, растил, выхаживал… Они для него — словно дети. Впрочем, разве сравнишь их с детьми.
Пока стояла зима, болезни почти не покидали дом. Не успевал выздороветь один, как заболевал другой. Не пощадила судьба и Али Риза-бея. Он простудился и пролежал около недели. За это время никто о нем не вспомнил. Только иногда жена наведывалась и приносила чашку горячего чая или похлебку.
— Слава Аллаху, сегодня тебе лучше. Ты побереги себя, все пройдет, — тараторила она. — Я сама еле хожу, впору свалиться, да вот креплюсь. Мне нельзя болеть!
Казалось, она говорит, чтобы оправдаться перед мужем за свое невнимание к нему. Хотя, кто ее знает, может быть, и впрямь ей нездоровится…
Больше всего Али Риза-бея огорчала невнимательность детей. Он всегда считал, что человек затем и обзаводится семьей, растит детей, чтобы в такие минуты не чувствовать своего одиночества, чтобы слышать живые голоса и видеть вокруг себя родные лица. А получалось так, что, заболей он тяжело, никто не заглянул бы к нему и он умер бы в собственном доме в полном одиночестве, как чужак в убогой каморке постоялого двора…
Только однажды Шевкет зашел к нему в поздний час. Смущенный и робкий, он присел на край кровати, осторожно коснулся ладонью его лба, чтобы узнать, высока ли температура.
— Я никак не мог раньше прийти, отец, — сказал он и сокрушенно вздохнул.
Шевкет сказал это так искренне и просто, что не поверить ему было невозможно. Он сидел, плотно сжав губы, уставившись прямо перед собой, словно боялся, что любое слово, сказанное в свое оправдание, прозвучит ложью.
«Мальчик, наверное, болен, — подумал Али Риза-бей. — А я смотрю на него, точно ничего не замечаю. Надо сказать ему, чтобы он отлежался хоть несколько дней дома, в тепле. Но бедняга не может себе позволить такой роскоши. Он должен трудиться от зари до позднего вечера, несмотря на недомогание, иначе в доме все пойдет прахом. Бедному Шевкету куда хуже, чем мне. По крайней мере, меня никто не хватает за горло, не требует хлеба… Благодарю тебя, всевышний, и за это!..»
