Я помолчал, обдумывая сказанное.
— Ну а Илона? Неужели она тебе не понравилась? — стараясь не выдать себя, с этаким нарочитым безразличием спросил я. Мне очень хотелось узнать мнение этого жеребца о той, о которой я теперь думал постоянно.
Савельев, видимо, что-то заподозрил, поэтому в его словах появилась некоторая настороженность.
— Илона?.. — переспросил он. — Да как вам сказать… Что-то, конечно, в ней есть. Но она не такая броская, как Леля. А я люблю, чтобы женщина убивала наповал.
— Значит, Илона убить наповал не может? — холодно спросил я его.
— Ну, это смотря кого, — стал дипломатичным капитан. — По мне всех мерить нельзя. Как говорится, на вкус и цвет… — Он внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, что я от него хочу. — Для вас бы Леля тоже больше подошла, — неожиданно заявляет он. — Вы мужик видный. А Илона… Она вроде как бы интеллектом пришибленная, что ли… Правда, улыбочка у нее разоружающая. Да и фигура неплохая. Ей бы на подиум. Но лично я люблю барышень в теле. Уж, простите, такой я негодяй.
Меня его объяснение вполне устроило. Я понял, что он совершенно не разбирается в женщинах. В них он ищет только формы, не обращая внимания на такую вещь, как тонкая материя, на то, что лежит не на поверхности, а скрывается где-то в глубине. Леля, конечно, не дура набитая, она и умна, и остра на язык, но Илона… Я чувствовал, что эту женщину нужно постигать и постигать, ее, возможно, вообще никогда нельзя постичь. А поэтому такая женщина всегда будет привлекать тебя своей загадочностью. Мужчины любят неоткрытые планеты, старые планеты им неинтересны.
XVI
В Грозный, который в ту пору федералы пытались взять штурмом, я отправился на санитарном «уазике» — «таблетке», как мы говорили. Вместе со мной выехал заместитель командира полка по тылу подполковник Червоненко. Жора был доволен. Наконец-то, как он говорил, ему удастся от пуза попить пивка. Он был родом из Ростова, а там, по его словам, только дохлые кошки не пьют этот божественный напиток. Но когда мы через несколько часов, пропылив по осенним дорогам, добрались до города, мы поняли, что пива нам не видать как собственных ушей. Город весь был в руинах, и если там и были какие-то уцелевшие магазины и ларьки, то они давно были разграблены голодной городской шпаной.
Что до городского населения, то его в Грозном практически не было видно. Одни военные, одни камуфляжные цвета. Такое было впечатление, будто весь мир превратился в один военный лагерь. Где-то грохотали орудия, слышались автоматные очереди. Над городскими кварталами черными исполинами то и дело вставали взрывы. Военные, видимо, привыкли к такой обстановке и не обращали внимания на войну. А война была в двух шагах. Какие-то парни в бушлатах, смекнув, что мы новенькие, предупредили, чтобы мы шибко-то не зевали — иначе, мол, быстро станете добычей снайпера.
Штаб дивизии мы искали долго. Никто из военных не мог дать нам точного адреса. Нас посылали то в одну сторону, то в другую. По нам стреляли с крыш и из окон полуразрушенных домов, нас пытались перехватить на улицах какие-то вооруженные люди. И если бы не наш водитель Миша, не миновать беды. Мы даже не представляли себе, что в Грозном все будет так серьезно. Можно было представить себе, как обрадовались бы боевики, возьми они нас в плен тепленькими на одной из городских улиц. Впрочем, думаю, они были бы не меньше рады, если бы они подстрелили нас.
Наконец где-то в районе речки Сунжи мы наткнулись на местных милиционеров-чеченцев, которые воевали на стороне федералов. Они-то и указали нам точное местонахождение штаба.
— Будьте осторожны! — предупредили они нас. — Здесь стреляет каждый камень.
Мы поблагодарили ребят. Об отряде Даурбека Бесланова мы уже были наслышаны и радовались тому, что не все чеченцы сошли с ума — кому-то из них эта война все-таки не по душе.
Штаб дивизии представлял собой полуразрушенное здание, вокруг которого был выставлен караул. Когда мы подъехали, у нас проверили документы, а потом попросили подождать. Чтобы немного размять затекшие за долгую дорогу ноги, мы с Жорой решили прогуляться. Шли не спеша, все время оглядываясь по сторонам и обращая внимание на каждый звук или шорох. Неподалеку от штаба находилось несколько военных машин. Возле одной из них какой-то прапорщик, брызжа слюной, на все лады распекал молоденького солдата.
— Ах ты перхоть пузатая! — кричал он. — Одночлен третьей степени! Титька силиконовая! Я тебе что говорил? А? Я говорил, чтоб ты бензин раздобыл! А ты что, кулек самолетный, сделал? Да ни хрена ты не сделал! Ты лег и стал пузыри пускать. А как мы поедем без бензина, ты подумал? А ведь нам три часа нужно будет пылить через всю эту хренову Чечню. Ну, сукин сын, погоди! Кончится война — ты у меня до конца дней своих будешь Грозный восстанавливать! Ты у меня всю жизнь под фонограмму разговаривать будешь! Чмо безмозглое!
Мы подошли к разбушевавшемуся вояке.
— Ты что это ругаешься не по уставу? — спрятав улыбку в свои смоляные усы, спрашивает прапорщика Червоненко.
Прапорщик огрызнулся.
— Товарищ подполковник, не мешайте мне проводить воспитательную работу, — заявил он.
— Пожалел бы парня — ведь он чуть не падает от усталости. А свой пыл ты бы лучше для чеченцев приберег, — не отставал Червоненко.
Прапорщик чертыхнулся, что-то пробормотал себе под нос, а потом проворчал, обращаясь к солдату:
— Ладно, иди люби Родину! И чтоб без бензина не возвращался.
Нам пришлось ждать недолго. Из здания штаба вышел какой-то капитан и позвал нас. Мы пошли за ним, и тот привел нас в кабинет замкомдива. Выяснив, с какой целью мы прибыли, тот тут же огорошил нас новостью. Оказывается, штаб еще третьего дня переехал в Махачкалу и здесь осталось лишь несколько офицеров, которые тоже собираются покинуть Грозный. У нас с Червоненко вытянулись лица. Мы не знали, что и сказать.
— Товарищ полковник, а что случилось? Почему вы того?.. Ну, я говорю о переезде… — решил поинтересоваться Жора.
— Чеченцы, сукины дети, жмут, — заявил тот. — Нас ведь день и ночь обстреливали, а мы ведь не воинская часть, мы штаб, и у нас не было людей, чтобы держать оборону. Короче, пришлось сматываться. Езжайте в Махачкалу, там и решите свои проблемы.
Мы с Жорой приуныли. Обещали «полкану» вернуться на следующий день, в крайнем случае дня через два, а как быть теперь? Впрочем, выбора не было: нам все равно нужно было ехать. Пока не побываю в дивизии, не вернусь, заявил Червоненко. Скоро-де морозы, а в полку теплых вещей нема. И это еще не все — жрать зимой будет нечего — вот что. Несчастную картошку — и ту не завезли, не говоря уже о мясных продуктах и консервах. А ведь заявка была. Почему ее не выполнили?
Мне тоже нужно было попасть в штаб дивизии. В последнем бою с чеченцами мы израсходовали большое количество медикаментов, но жизнь на этом не кончается. Так что надо было запасаться всем необходимым.
— Ну что, поехали в Махачкалу, Митя? — хлопнув меня по плечу, весело произнес Червоненко. — Там-то уж нет войны и пиво обязательно найдется.
