— Бедный Бринсли, — сказал Питер. — Бедный шут.
Вейн сам не помнил, как доехал до Лион-Хауса. Но каким-то загадочным образом ему все же удавалось направлять Тироса туда, куда следует, ибо сейчас он был у цели, приближаясь к усадьбе принадлежавшего ему поместья в Ричмонде.
Подавив внезапное желание развернуться и ускакать ко всем чертям, Вейн кивнул открывшему ему ворота сторожу по имени Нед и въехал во двор.
Обычно этот старый краснокирпичный дом с башенками, высокими печными трубами и балконами внушал Вейну приятное чувство благоденствия и покоя, будил воспоминания детства. Пока был жив его отец, родители проводили каждый сезон в городском доме в Мейфэре, а дети всегда оставались здесь, вдали от суетливого Лондона, но не слишком далеко для того, чтобы любящая мать могла их часто навещать. Лион-Хаус не был главным владением Вейна, но все же оставался самым любимым, поэтому семья предпочитала этот дом более солидному и просторному дому в Бьюли.
Но сегодня при виде дома своего детства Вейн не испытал душевного подъема. Честно говоря, ему вообще не стоило сюда приезжать. Сегодня он не хотел ни с кем общаться.
Из дома выбежал лакей, чтобы увести вспотевшего Тироса. Банбури, дворецкий, дружелюбной улыбкой встретил Вейна у дверей.
Маркиз кивнул и улыбнулся в ответ, хотя лицо его едва не лопнуло от усилий.
— Полагаю, семейство на месте?
— Да, вся семья в сборе, милорд. — Банбури просиял.
— Вся семья? — Вейн, нахмурившись, передал Банбури шляпу и перчатки. — О Боже.
— А, Вейн, ты-то мне и нужен! — Вниз по лестнице спешил Грегори. На нем был тщательно отглаженный и безупречно вычищенный черный наряд священника. Брат широко улыбался. Белоснежный воротничок-стойка подчеркивал безупречную белизну его зубов. Открытое доброе лицо и шапка каштановых кудрей — Грегори выглядел именно так, как в представлении большинства должен выглядеть добрый деревенский викарий.
— Привет, Грег. — Вейн попытался придать своему голосу больше дружелюбия. Он рассчитывал, что все в доме будут еще спать в этот ранний час, но забыл о любви брата к здоровому образу жизни.
Они пожали друг другу руки, и Грег хлопнул его по плечу и повел в библиотеку.
Налив Вейну бокал вина, брат сказал:
— Боюсь, у меня для тебя плохие новости.
Вейн устало опустился в кресло.
— Только не говори мне, что Фредди вновь отчислили из университета. — Увидев в глазах Грегори удивление, Вейн пояснил: — Банбури сообщил мне, что вся семья в сборе.
Поджав губы, Грег сказал:
— Наш брат не придумал ничего лучше, чем стащить у декана парик и повесить его на самый высокий шпиль капеллы Королевского колледжа. Декан отправил его домой, выставив счет на десять фунтов.
Вейн поднял брови.
— Десять фунтов?
— За парик.
Если бы не настроение, вызванное событиями прошлого вечера, Вейн рассмеялся бы. Но он не рассмеялся, а лишь пожал плечами.
— Ничего страшного. Всего лишь юношеская шалость.
Грег протянул Вейну бокал и откинулся на спинку кресла.
— Эта безобидная шалость могла стоить Фредди сломанной шеи!
Вейн прикусил язык, чтобы не ответить колкостью. Только этого ему не хватало. Братца с его благими намерениями, которым он никак не мог найти достойного применения. Братца в очередном крестовом походе. Потягивая вино, Вейн пытался унять раздражение.
— Ты преувеличиваешь.
— Нельзя допустить, чтобы Фредди продолжал в том же духе. Ты должен научить его дисциплине, Вейн.
При этих словах брови Вейна вновь взметнулись.
— Я? Каким образом?
— Я не знаю. Поговори с ним по-мужски.
Раздражение грозило вырваться наружу, но Вейн заставил себя улыбнуться.
— Полагаю, ты уже это сделал.
— Тогда урежь его содержание!
— Это только разозлит его и подтолкнет к еще большему сумасбродству и, как следствие, заставит нас раскошелиться. Ты же знаешь, какой он.
— Но, Вейн…
— Ради Бога, Грег, оставь меня в покое! Пусть Фредди катится к черту, мне все равно.
Грег заморгал.
— Старина, у тебя все в порядке?
Вейн глотнул вина.
— Да, конечно.
— Откровенно говори, ты выглядишь так, словно вернулся с собственных похорон, и я не думаю, что отчисление Фредди из университета имеет к этому отношение. Ты ничего не хочешь рассказать?
Вытянув ноги, Вейн посмотрел на покрытые грязью носки сапог и покачал головой. Еще немного, и он вправду начнет исповедоваться младшему брату священнику в своих ночных грехах.
Вейн откинул голову на обтянутую мягкой кожей спинку кресла. Его вновь захлестнуло чувство вины и презрения к себе. Окатило, словно сердито шипящей приливной волной. Как он мог так низко пасть? Он сомневался, что ему когда-либо удастся избыть эту ужасную, разъедающую душу боль унижения.
Он заслуживал пожизненной кары за это глупое наваждение. Потому что если бы Сара явилась и предложила ему себя сейчас, он снова взял бы ее.
И пусть это и не по-христиански, но он никогда не простит ее за ту власть, что имела она над ним. Никогда в жизни не знал он такой яростной, такой мрачной страсти. Словно в груди бушевало адское пламя. Он знал, что грешен, и не желал раскаяния.
Нет, Грег никогда его не поймет.
Сара не знала, какой именно пост занимал в министерстве внутренних дел мистер Фолкнер, и никто не просветил ее на этот счет. Но из того, сколько времени Фолкнер заставил их ждать, и с какой почтительностью вел себя с этим пожилым господином Питер, она сделала вывод, что пост этот человек занимает солидный. Только тот, кто обладает весьма значительным влиянием, может вытащить женщину из тюрьмы так легко, словно занозу из пальца.
Разумеется, дело не в ней. Кто она для Фолкнера? Никто. Переменой участи она обязана лишь своему отцу, даже если он ничего не знает о постигшем ее несчастье. Они не стали бы возиться с ней, если бы не тот факт, что скандал дурно отразится на ее отце, а, следовательно, и на правительстве. Похоже, высшие силы — земные, а не небесные — вмешались в судьбу Сары для того, чтобы спасти ее от заключения и суда. Ей повезло. И она не должна об этом забывать.
Но вести себя следовало осторожно. Она не могла сообщить им о Вейне. Скандал разрушит ее репутацию. И пусть Вейн поступил с ней так, как ни один джентльмен никогда не поступит с леди, Сара не хотела вовлекать его в эту историю.
Фолкнер пристально смотрел на Сару из-под насупленных бровей.
— Присаживайтесь, пожалуйста. — «Пожалуйста» получилось у него как-то коряво, словно он не привык произносить это слово. Он указал на стул, что был придвинут к столу. Питер остановился у нее за спиной.
