— Привет! — сказал он, играя рельефными, мокрыми от пота грудными мышцами. Анины ноздри щекотал острый запах тела Вронского, она жадно вдыхала его и уже через несколько секунд ощутила, как её глаза заволакивает дрожащей полупрозрачной дымкой. Она держалась рукой за какую-то перекладину, стараясь не выдать своего возбуждения изо всех сил. Больше всего Аня боялась, что обильные выделения любовных соков, возвещающих о её готовности немедленно отдаться Алексею, произведут пятно на белоснежных брюках, столь «любезно» одолженных ей Кити.
— Привет, — равнодушно бросила ему Щербацкая.
«Вот стерва!» — подумала Аня, зная, что Вронский сейчас нужен Кити как никогда!
— С днём рождения, — ухмыльнувшись, поздравил Алексей именинницу. — Я слышал, что у тебя сегодня будет не очень много гостей, — он улыбался сладко и ядовито. Аня чувствовала себя так, словно находилась на теннисном матче, причём в роли болельщицы Вронского. Хорошо, что Кити не видит, как её лицо просияло при «забитом мяче» Алексея.
— Ну и что, — спокойно ответила Кити. — Зато я теперь знаю, на кого можно полагаться, а на кого нет, с кем можно иметь дело, а с кем нет, — она послала Вронскому долгий и многозначительный взгляд.
— Катя, ну как же ты тогда узнаешь, что можно иметь дело со мной, если ты меня даже не пригласила? Я был так огорчён, — глаза Вронского стали серьёзными, но где-то в глубине их Аня заметила искорку издевательства. «Похоже, он тоже готовит Кити какой-то „подарочек“», — подумала она со жгучим злорадством.
Щербацкая смерила Вронского холодным взглядом и не ответила.
Молчание длилось почти минуту. Напряжение медленно нарастало. Аня слегка отклонилась назад и увидела, что по гладкой шёлковой спине Кити струйкой течёт пот.
«Да! Yes!» — Каренина-младшая мысленно торжествовала, представляя себе, как сегодня явится к Щербацкой на три часа позже назначенного времени и примется объяснять, что задержалась на прослушивании, что её приняли в группу и поэтому попросили остаться подольше, что она — Аня Каренина — теперь певица.
— Ну так что? — наконец спросил Вронский, глядя при этом в пол. Каренина не могла оторвать взгляда от его прекрасных выступающих грудных мышц, тёмно-коричневых сосков, вокруг которых росли редкие чёрные волоски. Затем её взгляд опустился ниже — на чёрную дорожку волос, убегавшую под резинку широких боксёрских шорт. Аня смотрела и смотрела на чёрную блестящую ткань, надёжно скрывавшую ЭТО. Слава богу, что в этот момент все остальные взгляды были прикованы к дуэли Вронский-Щербацкая.
— Ну… если ты настаиваешь… — жеманно скривив лицо и растягивая слова, произнесла Кити. — Приходи…
Вронский поднял на неё блестящие глаза, расплылся в пошлой слащавой улыбке и ответил громко, чтобы все слышали:
— Извини, ты немного опоздала, я сегодня иду к Варваре, она пригласила меня ещё месяц назад, поэтому как-нибудь в другой раз.
Пацаны за его спиной расхохотались. Восьмиклассницы, собравшись в кучку, тоже злорадно хихикали, прикрываясь ладошками.
— Дай пять! — крикнул Петрицкий, подставляя Вронскому свою огромную ладонь с корявыми узловатыми пальцами.
Алексей ударил по ней кулаком, запрокинул голову назад и засмеялся, сияя, как новенький рубль, по поводу своей сокрушительной победы.
Аня с трудом сдерживала злорадную гримасу. Кити встала и быстро пошла к выходу.
— Если тебе не с кем отметить, мы можем зайти ночью! После Варвары! — кричали ей вслед.
Аня нагнала Кити только во дворе, заглянула той в лицо и увидела, что Щербацкая идёт, закусив губы, лицо её покрыто красными пятнами, глаза широко открыты и полны слёз.
— Щербацкая! — раздался из окна второго этажа голос их классной, Веры Павловны. На протяжении двадцати лет работы знакомство с каждым своим новым классом она начинала с рассказа, как в молодости ею пленился какой-то скульптор и будто бы изваял с неё ту самую «Девушку с веслом». — Ты когда занесёшь… Щербацкая! Что с тобой такое?! Ты чего ревёшь?
Кити не остановилась.
— Ничего, Вера Павловна! — ответила за неё Каренина.
— Опять её Вронский дразнит?
Наивная Вера Павловна! Какие уж тут дразнилки!
— Нет… Ей… ей тушь в глаз попала!
— Или чего другое! — высунулся из окна спортзала Петрицкий и мгновенно исчез.
— Петрицкий! Петрицкий! Что ты сказал?! Чувствуется, родителей твоих давно не вызывала!
Аня бегом кинулась вслед за Кити, но увидела, что та уже заходит в подъезд дома, куда Карениной было никак не подойти без риска быть замеченной матерью.
— Ну и хрен с ней! — Аня топнула ногой. — Зануда!
По дороге к автобусной остановке она снова и снова прокручивала в голове подробности сцены в тренажёрном зале. Как опозорили Кити, как смотрел на неё Алексей. Внезапно к Аниным глазам подкатили слёзы. Да ведь Вронский так себя ведёт только потому, что влюблён, страстно влюблён в эту кривляку! Громадным усилием воли Аня сдержала слёзы, спасла мысль о том, что ей нужно выглядеть хорошо, а то как же она придёт на просмотр с растёкшейся тушью и опухшими глазами? Постепенно её мысли захватило предстоящее мероприятие. Аня прокручивала в голове танец, думала, как ей представиться.
«Аня Каренина. Нет. Слишком просто».
«Анна Алексеевна Каренина. Нет. Сразу воображается мама в своем кресле на колёсах!»
«Анечка Каренина. Тьфу! Как дура!»
Ещё она всю дорогу разглядывала своё отражение. Сначала в окне автобуса, потом в витринах магазинов и ларьков возле метро, затем в вагоне — и не уставала удивляться и радоваться своему преображению.
«Всё-таки как много значит одежда, — размышляла Аня. — Вот я сижу в других брюках и маечке, причёсанная, нормально накрашенная! И уже другой человек. Люди по-другому на меня смотрят. Вернее сказать, никто не оборачивается на меня, как обычно. Мол… пугало, или оборванка, или нищенка… Как же мне выбраться из всего этого дерьма?» Аня принялась разглядывать мужиков в вагоне. Все как один — полное ничтожество. Лица тупые, одежда грязная, руки заскорузлые, грибками изъеденные! «Приличные мужики в метро не ездят, — пришла к выводу Аня. — Где же мне найти себе… — она затруднилась с подбором определения, — …мужа, что ли?»
От такой напряжённой «мозговой атаки» у Карениной-младшей разболелась голова.
— «Лиговский проспект», следующая станция «Достоевская»! — монотонно объявил голос, и Аня затолкалась к выходу.
Сердце бешено колотилось.
«А что, если меня не возьмут? Почему я вообще решила, что меня возьмут? У меня же ни слуха, ни голоса!..» — такие мысли терзали Каренину всю дорогу.
Чем ближе она подходила к клубу, где был назначен просмотр, тем сильнее волновалась. Несколько раз останавливалась, хотела развернуться и поехать домой. Все девушки, которые шли в одном с ней направлении, казались соперницами-претендентками. Аня оценивала их фигуру, лица, одежду. Иногда ей казалось, что шансов у неё нет совсем, иногда — что всё будет в порядке, что если уж не солисткой, так в подтанцовку её должны взять точно.
