Надо сказать тете Агате, пусть жарит мясо. Много мяса. И никакой рыбы! Джон невольно подался назад, чтобы лучше слышать.
— Ой, посмотри, не проснулся?
— Нет. Вообще-то он ничего, вроде. Не злой.
— Я же говорила, надо посмотреть.
— Да уж, мы на него посмотрели. Здоровско с него простыня свалилась, помнишь?
— Ох, не напоминай.
— Почему? Смешно вышло. Пришел ругаться — и получился голый. Лиза, можно я спрошу стыдный вопрос?
— Очень стыдный?
— Очень. Ты зажмурься, и я зажмурюсь.
— Зажмурилась. Давай.
— А когда я вырасту, у меня будет такой же… ну… большой… как у него? Ну, понимаешь, который у мальчиков.
Джон чуть не свалился с кресла. Лиза Кудроу, видимо, тоже.
— Брюс!
— Ты разрешила!
— Не знаю я. Вот обживемся в Англии, ты с ним подружишься и сам спросишь.
— А может, лучше ты, а? Лиза?
— Все, ну тебя. Ужасные какие вопросы задает! Теперь мне точно надо в туалет. Пойдем?
— Пойдем.
Сзади послышались пыхтение, возня, а потом Джон сделал вид, что сам проснулся. Повернулся и посмотрел на свою новую семью.
— Вы куда?
— Мы на минуточку. Брюсу надо в туалет.
— Еще чего! Ты первая сказала, что хочешь писать.
— Брюс!
— Я понял, не ссорьтесь. Сейчас я вас пропущу.
Через пару минут Лиза вернулась, и Джон поспешно приподнялся, пропуская ее на место. Ее волосы скользнули по его щеке, аромат жасмина осторожно защекотал ноздри…
Она потеряла равновесие всего на секундочку, начала клониться на него, и он совершенно машинально поймал ее. Импровизированное объятие длилось не дольше трех секунд, но эффект был потрясающий.
Джону казалось, что он обжегся. Поймал танцующий огонь голыми руками.
Лизе показалось, что ее ударило током. Не сильно, но ощутимо, так, что по позвоночнику побежали хрупкие змейки, стало тепло в желудке и ослабли ноги…
Смущенные, растерянные, они сидели рядом и старательно смотрели в разные стороны. Вернувшийся Брюс с интересом посмотрел на них и изрек:
— У вас вид, как у детей, поссорившихся в песочнице. Можно мне пройти?
— Да. Конечно.
— Проходи. И не язви, будь любезен.
— Не буду. А когда будут кормить?
— Ух, что это за ребенок! Сейчас будут.
И действительно, принесли еду. Как это и бывает за трапезой, неловкость постепенно рассосалась, и за десертом они уже совершенно спокойно разговаривали. Точнее, Брюс и Лиза задавали вопросы, а Джон отвечал.
— Мы приземлимся в Хитроу?
— Да. Переночуем в Лондоне, а с утра двинемся на север.
— Ох. Для севера у Брюса маловато вещей…
— У нас будет целый вечер для необходимых покупок, а север в Англии — понятие относительное. Она вся на севере, особенно относительно Батон-Руж.
— Да уж. Я помню. Холод и холод. И еще холод. И дождь.
— Ну, вы же были зимой…
Олух и олух. И еще раз олух. Сейчас она догадается, что ты подслушивал.
— Мистер Карч наябедничал про мои разъезды?
Пронесло. Впредь надо осторожнее.
— На самом деле я мало где была. Мы катались с компанией, в основном по клубным вечеринкам. Клубы во всем мире одинаковые, так что Лондон, Париж или Рио — без разницы.
— Прожигали жизнь?
— Было дело. Теперь это в прошлом.
— Теперь она ого-го! А когда мы только познакомились, шагу не могла ступить сама.
— Брюс…
— Ну что — Брюс! Это же правда! Мистер Брайтон…
— Вот что, давай-ка мы как-то определимся с именами. Можешь звать меня дядей, если тебе так удобнее.
— А вам как удобнее?
Джон Брайтон усмехнулся.
— Меня всю жизнь звали просто Джон. И, как правило, — на «ты».
Брюс почесал нос.
— А если я буду вас так называть?
— Я обрадуюсь.
— Правда?
— Правда.
— Тогда я буду пробовать. Не сразу, конечно…
— Ну к Лизе же ты быстро начал обращаться по имени.
— Ха! Так то Лиза! Ее трудно звать иначе.
Джон Брайтон посмотрел Лизе прямо в глаза и ответил очень тихо:
— Это точно…
И от этого странного взгляда его серо-зеленых глаз, от тихого, низкого голоса, от задумчивой интонации Лизу внезапно бросило в жар. Вернулось смущение, прежняя скованность охватила всех троих, и, чтобы хоть как-то ее смягчить, Лиза упросила Брюса пустить ее на время к иллюминатору. Правда, секундой позже сообразила, что это выглядит как бегство, но было уже поздно.
Пейзаж за бортом лайнера был прекрасен, но несколько однообразен — океан облаков во все стороны и ослепительная синева чистой стратосферы наверху. Лиза упрямо вперилась в белую груду облаков и задумалась. Ее томили какие-то странные и не совсем осознанные мысли и желания…
8В шестнадцать лет она уже была такой же взрослой, как и сейчас, в двадцать три. А в двадцать три умудрилась сохранить почти все черты характера шестнадцатилетнего подростка. Честно говоря, до появления в ее жизни Брюса Лиза вообще не задумывалась о своем возрасте и том, что ему надо как-то соответствовать.
В шестнадцать лет у Сары Коннелли были уродские пластинки на зубах, прыщи на висках и перхоть. Голос Джимми Ханта то и дело давал петуха. Марлен не отпускали даже на школьные вечера. Остальные члены их будущей компании были немного старше и значительно самостоятельнее.
Лиза Кудроу в шестнадцать лет оказалась полностью предоставлена самой себе. Отныне все ее опыты над собственной жизнью оставались только на ее совести.
От природы жизнерадостная, добросердечная и смешливая, Лиза никогда не делала эти опыты опасными. Ей нравилось проводить время с друзьями, но ничего порочного в ее пристрастиях не было. Она целовалась с парнями, однако дальше дело не заходило довольно долго — до девятнадцати лет.
Четыре года назад в Ницце она влюбилась насмерть — и как многие первые любовные опыты, этот имел трагический финал.
Избраннику Лизы было двадцать семь лет, он еженедельно делал маникюр, увлекался йогой и звал всех девушек «лапулями». Скорее всего — это она сейчас понимала — потому, что не способен был запомнить их по именам.
Еще он был умопомрачительно, кукольно красив, изящен, хорошо воспитан и богат — все вкупе делало его лакомым кусочком для всех девиц побережья, но он выбрал Лизу, и она немедленно ослепла и оглохла от гордости и счастья.
