От нее пахло магнолией и жасмином, а еще свежестью и юностью. Легкий румянец окрасил во сне милое личико, длинные ресницы чуть подрагивали, и немного страдальчески были заломлены красивые брови.
Под футболкой мерно вздымалась округлая соблазнительная грудь, и Джон Брайтон поспешно перевел взгляд обратно на лицо девушки. Еще не хватало!
Хватало или не хватало — а ощущения он испытывал вполне конкретные. Эрекция вообще вещь конкретная. Либо она есть, либо ее нет. Джон Брайтон тревожно завозился в кресле, и знойная пуэрториканка-стюардесса мгновенно подошла к нему.
— Вам что-нибудь принести?
— Если можно — два пледа.
— Конечно.
— И мне — шерри.
— Через минуту, сэр.
Она принесла пледы и помогла Джону аккуратно накрыть Брюса и Лизу, а потом, уже принеся шерри, заметила с улыбкой:
— У вас очень красивая семья, сэр. И такая молодая жена-красавица! Они с вашим сыном смотрятся почти ровесниками.
Джон ограничился смятенной улыбкой, а после ухода стюардессы принялся за шерри. Мысли метались в голове, словно перепуганные чайки. И это были мысли отнюдь не об археологии!
* * *
В свои тридцать два года Джон Брайтон не только не был женат, но и достаточно долгих отношений с женщинами никогда не имел. Самым его продолжительным опытом были три недели с Келли, хиппующей студенткой Кембриджа, во время раскопок в Нортумберленде. К тому времени — это было пять лет назад — Джон уже был одним из самых молодых профессоров университета, и студентки млели от него целыми курсами.
Келли была истинной дочерью людей-цветов. Она просто дождалась первого же вечера и пришла к Джону в палатку. Зашнуровала за собой полог, молниеносно разделась донага и села к нему верхом на колени, обняв за шею. Ошеломленный граф Дуглас не смог ничего возразить, а Келли спокойно и вполне логично обосновала свои действия.
— У меня нет другого выхода. Вы с вашими принципами никогда не сделали бы первого шага, а мне в спину дышат еще три десятка красоток с трех потоков. Я люблю вас, профессор. Я хочу тебя, Джон. Если ты попробуешь сейчас меня выгнать, я закричу, и тебя обвинят в сексуальных домогательствах и попытке изнасилования.
— Келли, это же шантаж…
— Конечно. А как мне еще к тебе подобраться? К тому же… я не думаю, что так уж принуждаю тебя к чему-то, чего ты не хочешь. Так мне почему-то кажется.
С этими словами Келли быстро и сильно прижала горячую ладошку к молнии его джинсов, одновременно проведя голой грудью по его груди — и Джон вынужден был с ней согласиться, хотя бы внутренне. Через несколько секунд Келли быстро и сноровисто — что выдавало немалый опыт в подобных делах — раздела профессора Брайтона, после чего он практически не спал все три недели, занимаясь сексом каждую свободную минуту.
Он даже почти привык к ней, к Келли. Она была худощавая, с маленькой грудью, порывистая, гибкая, как гимнастка, любила нестандартные позы и была совершенно ненасытна в любви. Джон начинал подумывать о том, как они будут жить вместе в Лондоне, по возвращении из экспедиции, но однажды вечером, вернувшись с дальнего разреза, обнаружил, что все его оставшиеся в лагере студенты обкурились марихуаны и сидят вокруг костра, распевая песни Леннона и целуясь друг с другом. Келли тоже целовалась — с длинноволосым и очкастым парнишкой со второго курса. При этом была голой до пояса, а руки парнишки самозабвенно бродили у нее в шортах.
Появление профессора Брайтона практически никого не смутило, в том числе и Келли. Потрясенный Джон ушел к себе в палатку, а под утро туда заявилась и Келли, погладила его по щеке и проворковала своим хрипловатым грудным голосом:
— Прости, док. Это любовь с первого взгляда. К тому же у нас с тобой все равно ничего не получилось бы.
До Келли у него было несколько неудачных и скоротечных романов, а после Келли и вовсе не стало. Джон был нормальным здоровым мужчиной, но почти всю свою жизнь занимался тяжелым физическим трудом, а это в трудную минуту помогает лучше холодного душа.
В юности, когда ему приходилось работать шофером или разнорабочим, он узнал любовь зрелых женщин. Случайные подруги — их он всегда вспоминал с нежностью и без сожаления. Эти умели дарить любовь и наслаждение, ничего не требуя взамен. Возможно, среди них были и проститутки — но с Джоном они ложились исключительно по любви. Он стал мужчиной именно с такими, взрослыми женщинами и научился уважать их.
После истории с Келли Джон старался не оставаться с молоденькими студентками наедине и набирал в экспедиции преимущественно ребят. В последующие пять лет он поддерживал вялые и редкие отношения с коллегой по работе, одинокой и преданной науке сотрудницей Оксфордского музея археологии. Ее звали Бренда, и иногда Джону казалось, что свой первый распорядок дня она придумала еще в колыбели. Бренда не собиралась заводить семью в ближайшие десять лет, не переносила латекс презервативов и уверяла, что гормональные контрацептивы являются смертельным ядом. В силу этого дни для безопасного секса ею высчитывались на компьютере с точностью до нескольких часов. Сначала это коробило Джона, потом он привык. Редкие — не чаще двух раз в месяц — свидания он воспринимал, скорее, как некие оздоровительные процедуры. К тому же Бренда была умной, порядочной и в высшей степени воспитанной особой, так что лучшего партнера и не найти…
Почему он сейчас вспоминает всех своих женщин?
Не потому ли, что запах магнолии и жасмина, легкий румянец на нежных щеках и тугие кольца волос возбуждают его в данную минуту куда сильнее, чем когда-то обнаженная Келли на коленях, женщины, сделавшие его мужчиной, и, без сомнения, — Бренда?
* * *
Удивленный и раздосадованный предательством собственного организма, Джон выпил еще три порции шерри, отвернулся от опасной Спящей Красавицы и заставил себя задремать. У него это почти получилось, когда он почувствовал, что его заботливо и осторожно укрывают пледом. Еще через минуту он услышал шепот.
— Я есть хочу, давай пончики съедим?
— Мы их почти все уже съели, в машине.
— Там еще два должно было остаться.
— Потерпи, скоро кормить будут.
— Лиза…
— Че… Что?
— Мне надо в туалет.
— Слушай, мы его сейчас разбудим, если полезем. Может, тебе не очень надо?
— Ну… пока не очень.
— Мне тоже пока не очень.
Джон улыбался, не открывая глаз. Это перешептывание за спиной звучало очень… по-домашнему, что ли?
— Лиза, а ты в Англии бывала?
— В Лондоне один раз. Зимой. Мне не понравилось. Очень сыро.
— А я не помню про Англию. Маленький был. Помню рыбу. Мы ее все время ели с мамой.
— Рыбу я люблю.
— А я ненавижу. С тех пор. Там же порт был. Только рыба и водилась.
