Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
– Кать, я ношусь с утра до вечера по городу, куска хлеба во рту не бывает за день, о чем ты говоришь? Хочешь, чтобы я приехала? Так и скажи. Я приеду. Все брошу, но до тебя доползу. Когда нужно быть?
Что-то такое в моем голосе напугало ее, она тяжело вздохнула.
– Если тебе некогда – не приезжай ко мне, Инесса. – И трубка заплакала. Я повертела куском пластмассы, ожидая, когда из мелких дырочек потечет соленая жидкость. Блинова мучается от извечной проблемы одиноких женщин. Когда все нормально, красота в руках, здоровье в ногах, ум в волосах – женское одиночество не вызывает у окружающих чувства неполноценности. Но вдруг случается несчастье, женщина волею судьбы оказывается в больнице – и тут начинается невообразимое. В российских больницах даже здоровый человек, попавший туда на один день, случайно, запросто может заболеть и даже умереть от ощущения бессмысленности. Если же в эти очаги сохранения здоровья попадает одинокая женщина, медицина старается изо всех сил, чтобы тотчас же загнать ее на тот свет. Для выживания требуются близкие люди – многочисленные чада и домочадцы. Они веселой гурьбой прутся в больницы, чтобы прокормить занемогшего родственника. Одинокая женщина, наблюдая за пестрым табором семейного счастья, медленно, но верно сходит с ума, тает прямо на глазах. Болезнь не убывает, а, наоборот, крепчает. И тогда телефонные мембраны плачут живыми и солеными слезами. Я представила Блинову в больничной палате, голодную и злую, всеми покинутую, в окружении крепеньких старушек, питающихся домашними котлетами и салатами из баночек, скляночек и мензурочек. И в моей душе взыграло сочувствие.
– Кать, я завтра к тебе приеду. Потерпи немного, не вешайся, хорошо? – безропотно предложила я. Трубка судорожно всхлипнула, но плакать перестала. Упреки закончились, дружба восторжествовала.
Я заново обложилась словарями. Пыхтя, взгромоздила один на другой, нацепила очки, вооружилась ручкой, с опаской косясь на телефон. Кто следующий? Но больше никто не позвонил. Наверное, ждали, когда окажутся на больничной койке. Я выполнила суточную норму – перевела пять страниц текста и уснула в окружении книг и бумаг.
Альберт периодически звонил, аккуратно и деловито сообщал новости из министерских краев. Края кишмя кишели различными конкурентами, словно вся Россия бросилась разливать и продавать живительную влагу. Воды было много, целебной и не очень, минеральной, питьевой, соленой и похмельной, из-за обилия желающих припасть к источнику наше дело затягивалось, оно тянулось медленно, как черепаха, изматывая силы и нервы. Но мы с Гошей не унывали. Саакян занимался разливочным цехом, что-то там оборудовал, а я распространяла в Интернете информацию. Уже появились первые покупатели. Я классифицировала запросы и повсюду рассылала надежды. Наконец Альберт привез хорошие новости, через два дня министр собирается лично посетить родной Питер. Он родился в нашем городе, вырос, выучился – короче, высоко взлетел. Саакян расцвел, как лопух на радиоактивной помойке. А я помчалась к Блиновой в больницу. Хорошая новость повлияла на меня благотворно, развив до невероятных размеров чувство милосердия, глубоко захороненное в моей душе. С многочисленными пересадками я с трудом добралась до проспекта Культуры. Несчастная культура забралась далеко, спрятавшись подальше от нахального центра. Будто с глаз долой. Блинова встретила меня крепкими и солеными слезами. Типа огуречный рассол. Она высморкалась в полотенце и страдальчески прижала руки к груди. Я гордо выставила два больших пакета, достала салфетки, одноразовые полотенца, апельсины, пакеты с соком, бутерброды и в довершение банкета вытащила стеклянную банку с вожделенной отварной картошкой, посыпанной мелко нарезанным укропчиком. Картошку приготовила мама. Укроп купила я. Свершилось, наша взяла, Блинова выпрямилась, оглядывая соседок-старушек. Те стыдливо отвернулись. Заветная банка стояла на тумбочке, сверкающая и аппетитная, указывающая сторонним наблюдателям, что у одиночки Блиновой тоже имеются в загашнике заботливые посетители.
– Инесса, а ты знаешь, что у нас в фирме творится? – спросила Катя, с жадностью набрасываясь на миндальное печенье. Я покупала его в «Метрополе». Сама бы ела, да фигура не позволяет. Подруга может за один присест съесть целый килограмм.
– Не знаю… – Я равнодушно отвернулась, невозможно смотреть, как Катя грызет круглые ароматные лепешечки. Жадно, вкусно, как кролик. – И знать не хочу. А что там творится?
Спросила, чтобы поддержать светскую беседу. О чем любят поговорить девушки, женщины, бабушки? Да все о том же – где и что продается, кто и что сказал, кто и с кем переспал. Одна тема, из века в век. Ничего не меняется. Да и что в этом вопросе постыдного? Имею право знать, что происходит в «Планете». Я там работала, в ней прошли лучшие годы моей жизни, в этом бизнес-центре осталась моя любовь. Об оставленной любви пока что не стоит задумываться. Время еще не пришло.
– Инесса, с Бобылевым что-то такое творится, никто не может понять что, – зашамкала Блинова. А я тихо злилась; если бы Катя не находилась в больнице, я бы бессердечно вырвала пакет из ее рук. Выдала бы ей два печенья, остальное спрятала как можно дальше. Но Катя больна, и я до сих пор не знаю, какой у нее диагноз. И я раздавила раздражение, как гусеницу.
– А что с ним происходит? – Я оглядела палату. Чистенькая комната, четыре кровати, металлические пружины, тумбочки, умывальник, швабра в углу, утка под кроватью. Три опрятные старушки с любопытством поглядывают в нашу сторону. Зря я на них из шланга желчью поливала. Хорошие бабульки, симпатичные, у всех приятные лица. Блинова настроена против них, рыдала по телефону горючими слезами, будто в палате находятся три гориллы, а по ночам рядом с ней храпят целых три кровожадных аллигатора.
– Он изменился, словно состарился, сгорбился, поседел, перестал беспокоиться о делах, стал равнодушным ко всему. Никто его не узнает. Норкин изо всех сил старается, чтобы конкуренты не догадались, что Бобылев изменился. Но уже невозможно скрывать от посторонних. Недавно отменили утренние совещания. Иногда он не появляется в компании по два-три дня. Как ты думаешь, Инесса, он тоже заболел? – Блинова говорила, с жадностью поедая печенье. Я осторожно выдернула пакет из цепких рук и подошла к соседней кровати.
– Угощайтесь, это миндальное, очень вкусное и свежее. – Я достала несколько штук и положила на блюдце, стоявшее на соседней тумбочке. Блинова чуть не умерла от ужаса и жадности.
– Спасибо-спасибо. Я очень люблю миндальное печенье! – Старушка-аллигатор приняла угощение, преодолев внутреннее сопротивление. В больнице все кажется вкусным. Угощение запоминается на всю жизнь. Никто не может удержаться от соблазна.
– Инесса, ты меня не слушае-ешь, – заныла Блинова, но я-то знала, что ее основательно задушила жаба, печенья стало жалко.
– Слушаю, внимательно слушаю, – я подошла к Кате, но пакет положила на тумбочку. Пусть Блинова немного отдохнет, наберется сил, а когда я уйду, Катя может заново набрасываться на пакет, как голодный удав на кролика.
– Так вот я говорю, что Бобылев заболел, – сказала Катя, опасливо поглядывая на печенье и на меня, одной рукой она поглаживала бумажный бок вожделенного пакета.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
