Во время этого разговора появился Простодушный об руку сянсенистом. Разыгралась новая, еще более трогательная сцена. Началась она снежных объятий дядюшки, тетушки и племянника. Аббат де Сент-Ив чуть не пал наколени перед Простодушным, который уже не был простодушным. Любовникипереговаривались взглядами, выражавшими все переполнявшие их чувства. На лицеодного сияли удовлетворение и благодарность, в нежных, несколько растерянныхочах другой читалось смущение. Всех удивляло, что к ее великой радости примешиваетсяскорбь.
Старик Гордон мгновенно стал дорог всей семье. Он терпелстрадания вместе с юным узником, и это наделило его великими правами. Свободойон был обязан обоим влюбленным – как же мог он не примириться с любовью?Янсенист отказался от суровости былых своих воззрений и, подобно гурону, сталнастоящим человеком. В ожидании ужина каждый поведал о своих злоключениях.Аббаты и тетушка слушали, как дети, которым рассказывают сказку о привидениях,и как люди, глубоко взволнованные повестью о столь тяжких бедствиях.
– Увы! – сказал Гордон. – Пятьсот, а то и болеедобродетельных людей томятся сейчас в таких же оковах, какие удалось разбитьмадемуазель де Сент-Ив, но их страдания никому не ведомы. Истязать несчастных –на это всегда хватает рук, а мало кто протягивает руку помощи.
Это столь справедливое заключение вызвало у старика новыйприлив умиления и благодарности. Торжество прекрасной Сент-Ив было полное: всевосторгались величием и твердостью ее души. К восторгу примешивалось и топочтение, которое невольно вызывает человек, имеющий, по общему мнению, вес придворе. Однако время от времени аббат де Сент-Ив приговаривал:
– Как это удалось моей сестре сразу же приобрести такой вес?
Они решили пораньше сесть за ужин. Но вот появляетсяверсальская приятельница, ничего не знающая о том, что произошло за этот день;она подкатывает в карете, запряженной шестеркой лошадей: кому принадлежит этотвыезд, понятно без объяснений. Она входит с внушительным видом придворной дамы,приветствует собравшихся легким кивком головы и отводит в сторону прекраснуюСент-Ив.
– Что же вы мешкаете? Едем со мной; вот забытые вами алмазы.Она произнесла эти слова недостаточно тихо, и Простодушный их услышал; онувидел алмазы: брат прекрасной Сент-Ив был ошеломлен, а дядюшка и тетушка, впростоте душевной, только удивлялись невиданному великолепию серег. Молодогочеловека, которого воспитал год напряженных раздумий, это происшествие невольноповергло в недоумение, и на минуту он, видимо, встревожился. Его возлюбленная этозаметила, ее пленительное лицо смертельно побледнело, она задрожала и едваустояла на ногах.
– Ах, сударыня – сказала она злополучно свое приятельнице. –Вы погубили меня! Вы меня убиваете!
Ее восклицание пронзило сердце Простодушного, но теперь оннаучился владеть собой и промолчал из опасения взволновать возлюбленную вприсутствии ее брата, однако побледнел, как и она. Сент-Ив, потеряв голову привиде того, как изменился в лице ее избранник, выводит женщину из комнаты втесные сени и швыряет на пол алмазы.
– Не они соблазнили меня, вы это отлично знаете! Тот, ктоподарил их, никогда больше меня не увидит. Подруга подобрала серьги, а Сент-Ивпродолжала:
– Пусть он возьмет их себе или подарит вам. Уходите и незаставляйте меня больше стыдиться самой себя.
Посланница наконец ушла, так и не поняв тех терзанийсовести, свидетельницей которых была.
Прекрасная Сент-Ив, измученная горем, ослабевшая и задыхающаяся,принуждена была лечь в постель; не желая тревожить родных, она умолчала отелесных страданиях и, сославшись на усталость, попросила позволения немногоотдохнуть, успокоив сперва всех утешительными и ласковыми словами и несколькораз взглянув на возлюбленного таким взором, что вся его душа воспламенилась.
Ужин, не оживленный присутствием прекрасной Сент-Ив, началсяпечально, но это была та плодотворная печаль, которая порождает полезную исодержательную беседу, столь отличную от суетного веселья, за которым обычнотак гонятся люди и которое сводится обычно лишь к докучному шуму.
Гордон вкратце рассказал о янсенизме и молинизме, а также огонениях, которым одна сторона подвергала другую, и об упорстве, проявленномобеими. Простодушный осудил и ту и другую и высказал сожаление по поводу того,что люди, не довольствуясь распрями, которые возникают между ними из-засущественных благ, навлекают на себя беды из-за несуществующих призраков иневнятных бредней. Гордон рассказывал, Простодушный критиковал, остальныеслушали с волнением, и разум их озарялся новым светом. Толковали о длительностинаших невзгод и быстротечности жизни, о том, что в каждом ремесле есть своипороки и свои опасности, что нет человека, будь то вельможа или нищий, которыйне служил бы укором людской природе. Сколько на свете людей, которые закакие-то гроши становятся гонителями, истязателями, палачами себе подобных! Скаким нечеловеческим равнодушием сановный человек подписывает приказ,разрушающий счастье целой семьи, и с какой еще более варварской радостьювыполняют этот приказ наемники!
– В юности, – сказал Гордон, – я встречался с родственникоммаршала де Марильяка[65], скрывавшимся под вымышленным именем в Париже из-запреследований, которым он подвергался у себя в провинции в связи с делом этогопрославленного и несчастного вельможи. Родственнику маршала, о котором яговорю, было семьдесят два года. В таких же примерно годах была и неразлучная сним жена. Их сын, отличавшийся распутством, в четырнадцатилетнем возрасте бежализ родительского дома; став солдатом, а потом дезертиром, он прошел все ступениразврата и нищеты. Наконец, приняв новую фамилию по названию родового поместья,он поступил в гвардейскую часть к кардиналу де Ришелье (ибо у этогосвященнослужителя, как потом у Мазарини, была своя гвардия) и стал в этомсборище сателлитов ефрейтором. Ему было поручено арестовать старика и егосупругу, и он поспешил исполнить поручение со всей жестокостью человека,жаждущего угодить хозяину. Конвоируя их, негодяй слышал, как они сетовали нанеисчислимые бедствия, испытанные ими с колыбели. Распутство сына и его побегбыли для отца и матери Одним из величайших несчастий их жизни. Он узналродителей и тем не менее отвел их в тюрьму, заявив, что главным своим долгомпочитает службу его преосвященству. Его преосвященство щедро наградилпроходимца за усердие.
Я был свидетелем того, как некий шпион отца де Ла Шез предалродного брата в надежде получить выгодную духовную должность, которая, однако,так ему и не досталась; этот человек умер, но не от угрызений совести, а отдосады на обманувшего его иезуита.
