Но, честно говоря, обращение со щелочью меня чертовски беспокоит.
— Меня тоже.
— Итак, учитывая фактор времени, я бы сказала смерть от пива.
Бармен перегнулся через стойку.
— Почему бы тебе просто не забить этого сукиного сына дубинкой до смерти? — спросил он.
— О, Боже, — сказала Рамона. — Это показывает, как много ты знаешь. Ты представляешь, что парень, о котором мы говорим, такой же большой, как ты? Как ты думаешь, смогла бы я забить тебя дубинкой до смерти?
Бармен пожал плечами.
— Вас двое. Допустим, он спит.
— Да, умник, допусти, что спит.
— Итак, подстерегаешь его ночью, когда он немного выпьет, убиваешь, а потом бросаешь где-нибудь со скал, и все выглядит так, будто он напился и пошел гулять туда, куда не следовало. Что в этом такого?
Бернис это уже порядком надоело. В конце концов, он положил глаз не на ее сиськи.
— Эй, — сказала она. — А тебя кто спрашивал? Хочешь наняться на работу или как?
— Черт возьми, нет.
— Тогда, просто налей мне и моей подруге еще по одной, а если нам понадобится твой совет, мы его попросим. Хорошо?
— Полегче, Бернис, — сказала Рамона. — Этот милый человек как раз собирался угостить нас. Так ведь?
Она улыбнулась. Он решил, что не возражает против мазка персиковой помады у основания ее передних зубов.
— Ну, да, — сказал он. — Раз уж вы об этом заговорили.
— Ты просто душка.
Рамона взглянула на Бернис. Было очевидно, что ее двойники наконец-то догнали ее. Она тяжело опустилась на барный стул. Родинка у нее на шее не появлялась уже больше двадцати минут. Ее верхняя губа то поджималась к нижней, то наоборот, словно пара червей, боровшихся на ее бледном, нарумяненном лице.
— Тебе лучше отказаться от соуса, — сказала Рамона.
Ей было неприятно видеть свою подругу в таком состоянии. Это определенно не шло на пользу ее фигуре. Сейчас Рамона могла пить всю ночь, не набрав ни фунта. Она гордилась этим. Гордилась своей фигурой, красивыми ногами и темными густыми волосами. Мать называла это "атрибутами", имея в виду, что они помогут ей заполучить мужчину. Что ж, он у нее есть, все в порядке. И теперь эта пухленькая пьянчужка с ямочками на щеках поможет ей избавиться от него. Если достаточно протрезвеет.
— Я завязываю, — сказала Бернис. У нее начал заплетаться язык. — Ты тоже завязывай. Итак, мы зальем его пивом до смерти или как?
— А? О, конечно, — сказала Рамона.
Она не сводила глаз с бармена. Она и сама была немного пьяна, как она подозревала.
Над ними танцовщица нахмурилась и посмотрела на часы.
— Без четверти три, — сказала она. — Мне пора прерваться.
Она начала слезать со стойки. Серебристые туфли на высоком каблуке ей мешали. Она обратилась за помощью к бармену. Но бармен уже подошел к девушкам, по-волчьи ухмыляясь Рамоне.
— Да пошло все на хер, — пробормотала Рамона.
Она осторожно опустилась на стул. Как будто погружаясь в арктические моря.
По пути в туалет танцовщица остановилась позади них. Толстушка, казалось, дремала. Другая смотрела на бармена затуманенными, полузакрытыми глазами, бормоча что-то невнятное и ласковое.
Танцовщица наклонилась к ее маленькому уху, украшенному серьгами с фестонами.
— Милый, почему бы тебе не перелезть через стойку и не дать мне его, — услышала танцовщица. — Тогда, возможно, тебе не придется убивать другого парня, понимаешь? Просто дай мне его.
— Чертовски хорошая идея, — сказала Рамона.
Бернис резко встала.
— Мне нужно отлить, — сказала она. Где здесь туалет?
Но Рамона уже была готова приступить, а если бармен и услышал Бернис, то не отреагировал. Вместо этого он отреагировал на действия Рамоны, которая стянула вниз его брюки и трусы и заглатывала член.
— Где этот блядский туалет? — спросила Бернис.
Она сползла с барного стула, споткнулась и упала, и вдруг снова оказалась сидящей. Только ниже. В легкой дымке своей дезориентации она сделала единственное, что ей оставалось.
Пописала на пол.
* * *
Убийство с помощью "Будвайзера" не состоялось.
Бернис и Рамона положили по десять таблеток каждая в его банку с пивом. Рамона отнесла пиво Говарду и он выпил его вечером во время просмотра "Величайших стояков Голливуда". Но наркотик не растворился и бесполезно осел на дно банки, превратившись в густой белый осадок.
В субботу Рамона попыталась накормить его блинчиками с ЛСД. Но Говард не был голоден и сказал, что блинчики у нее всегда получались резиновыми.
В воскресенье они забросили две дюжины патронов в карбюратор "Меркурия". Когда Говард попытался завести машину, чтобы съездить за пивом в "7-Eleven", машина просто зарычала и заглохла.
К понедельнику они были в бешенстве.
— Убить этого сукиного сына просто невозможно, — сказала Рамона. — Полагаю, женщина просто не может убить мужчину. Тот, кто утверждает обратное — грязный лжец.
— Давай подумаем, — сказала Бернис.
И они подумали.
— А вот и щелочь, — сказала Рамона.
— Какая польза от щелочи, если парень не хочет есть твою стряпню?
Рамона вздохнула.
— Думаю, ему моя стряпня никогда особо не нравилось.
— Знаешь, что я начинаю думать, Мона? Я начинаю думать, что тот бармен…
— Стэнли.
— …что Стэнли был прав. Давай просто возьмем что-нибудь тяжелое и врежем сукиному сыну.
Рамона снова вздохнула. Это было больше похоже на хрип. Сигареты, выпивка и бесчисленные бессонные ночи — все это звенело в ее легких.
— Значит, надо найти, чем его ударить, верно?
— Эта штука должна быть одноразовой. От нее потом надо избавиться.
— Значит, монтировка исключается. И клюшки для гольфа. Будь я проклята, если куплю новые клюшки.
— У него есть бейсбольная бита?
— Ага.
— Тебе нравится бейсбол?
— Черт возьми, нет.
— Значит, воспользуемся бейсбольной битой. Потом нужно найти удобный обрыв, чтобы сбросить его вниз.
Рамона на мгновение задумалась.
— Хорошо. Но кто будет его колотить?
— Мы обе. Бросим монету, чтобы узнать, кто будет первой.
Рамона посчитала, что это справедливо.
— Сделаем это сегодня ночью?
Бернис заколебалась.
— Ну же, Бернис. У меня завтра свидание со Стэнли. Я думала, что к тому времени все будет кончено. Давай сделаем это. Что скажешь?
Бернис задумалась, затем хихикнула.
— Ну и ну. Мона, как ты думаешь, когда выплатят страховку?
— Давай бросим монету, — предложила Рамона.
Они нашли четвертак. Бернис выиграла.
— Решка.
* * *
В спальне наверху теплая влажная темнота Сан-Диего прилипла к комнате, как использованные носки к грязным ногам. На кровати, под совершенно ненужным — и теперь уже ироничным — одеялом, спал Говард, его высокий выпуклый лоб был полон сновидений.
В его сне, подпитанном кентуккийским бурбоном, было уже утро. Говард находился в ванной и откупоривал новенький флакон с "Листерином"[6].
Крышка не поддавалась.
