по мере того как она углублялась в свой зеленый лабиринт, в сердце которого росли розы. Эти цветы, с их кровавыми лепестками и колючими шипами, были для Ванды символом двойственности жизни: красота и боль, нежность и жестокость. Розы напоминали ей о том, что каждый момент радости несет в себе и тень страдания, что в каждом прекрасном мгновении есть скрытая опасность. "Роза — это сама жизнь", — размышляла она, "нежная и жестокая одновременно. Она не прощает легкомысленности, ее шипы готовы напомнить тебе о хрупкости твоего счастья".
Она выбрала одну из них, темно-красную, почти черную, как винные слезы, которые когда-то проливал древний бог в приступе любви или ненависти. Ванда срезала ее, и сок, напоминающий кровь, мгновенно выступил на стебле. "Ты станешь центром моего букета", — подумала она. — "Ты будешь его сердцем, его темной душой".
Но что может быть ярким и жизнеутверждающим вокруг этой мрачной звезды? Ванда нашла свой ответ в солнечных подсолнухах, высоких и статных, с их круглыми, как солнце, головами, которые следили за небесным светилом с такой преданностью, что казалось, ничто другое в мире не имело для них значения. Подсолнухи были символом надежды, преданности свету, который так нужен в жизни каждого человека. "Как же просто", — подумала Ванда, — "но в этом и есть ваша сила — в способности следовать за светом, даже когда вокруг сгущаются тени".
Эти цветы были как дети, слишком чистые, слишком наивные, чтобы понять, что они тоже когда-то увянут, их головы поникнут, и они станут жертвами времени. Ванда выбрала одного из них, великана среди своих собратьев, чтобы тот стал ярким акцентом, противовесом тьме, олицетворенной розой.
Она продолжала обходить сад, ее пальцы скользили по нежным лепесткам, острым колючкам, мягким листьям. В каждой встреченной ею травинке, в каждом цветке, Ванда видела характер, судьбу, рассказ. Вот дельфиниум, стремящийся вверх, как стрела, пущенная в небо, с его синими цветками, будто каплями синевы, упавшими с небесного свода. Он, наверное, мечтатель, подумала Ванда, тот, кто всегда стремится выше, туда, где воздух разрежен, где нет суеты и тревог.
Она не могла не задуматься о том, как часто люди забывают, что, как и эти цветы, они тоже являются частью природы. "Мы все связаны", — думала она. — "Мы, люди, цветы, деревья — все мы части одного великого замысла, который только природа понимает до конца. Мы растем, цветем, увядаем, и этот цикл никогда не прерывается. Но в этом и есть смысл — в постоянном движении, в вечном изменении, которое делает нас теми, кто мы есть".
Ее внимание привлекли анемоны, эти нежные создания с белыми, как снег, цветками, легкими, как ветер. Они всегда казались ей немного печальными, как те, кто знает о скоротечности жизни, но все равно каждый день встречает с надеждой. Ванда срезала один из них, осторожно держа, чтобы не повредить хрупкие лепестки. "Ты станешь воплощением той эфемерной красоты, которая напоминает нам о том, что все на этом свете временно", — шепнула она.
С каждым шагом сад становился все более живым, как будто сам воздух вибрировал от звуков и шепотов. Ванда слышала, как шелестят листья под ветром, как звенят капли воды на лепестках, как где-то далеко, за границей сада, плывет пение птиц. В этих звуках она улавливала что-то большее, чем просто голоса природы. Это было эхо времени, безмолвное свидетельство того, как жизнь медленно текла, не прекращая своего движения.
Она остановилась у древнего дуба, чья кора была покрыта мхом, а ветви — увиты плющом. В этом дереве Ванда видела хранителя ее сада, свидетеля всех изменений и течений времени, которые прошли здесь за многие годы. Она прикоснулась к коре, почувствовала под пальцами ее шероховатость и тепло, исходящее от дерева, словно оно дышало, словно было живым существом, не менее живым, чем она сама.
"Что ж, старый друг", — сказала она, поглаживая его, — "ты видел больше, чем любой из нас. Ты знаешь все тайны этого места. Но ты молчишь, как всегда, храня их в себе, не позволяя никому раскрыть их до конца".
С этими мыслями она вернулась к своему букету, собрав воедино все цветы, каждый из которых нес в себе частичку ее души, ее мыслей, ее чувств. Ванда знала, что эти цветы не будут жить долго, что через несколько дней они завянут, но она также знала, что их красота, их смысл останутся с ней, как воспоминание, как откровение, которое сад подарил ей в этот утренний час.
Ванда услышала звук подъезжающей машины. Марек вернулся домой. Она улыбнулась, предвкушая его реакцию на букет. В этот момент она поняла, что создала нечто большее, чем просто композицию из цветов. Она создала послание — о любви, о времени, о красоте жизни во всех ее проявлениях.
Взяв букет, Ванда пошла навстречу Мареку, чувствуя, как в душе расцветает собственный сад — сад любви и нежности, который они вырастили вместе за эти годы.
Письма Ванды
Письмо первое
Пыль. Золотистая пыль танцует в лучах заходящего солнца, проникающих сквозь тяжелые бархатные шторы. Ванда сидит за старинным секретером, перо скрипит по бумаге, оставляя за собой витиеватые следы чернил. "Дорогая Тэффи... Милая, несуществующая Тэффи". Ванда улыбается, представляя лицо своей воображаемой подруги. Какое оно? Изменчивое, как отражение в подернутой рябью воде.
Часы на каминной полке бьют шесть. Шесть ударов, шесть лет в этом доме. Или семь? Время здесь течет иначе, растягивается, как тягучая патока, застывает янтарными каплями. Марек появляется в дверях, бесшумный, как тень. Его глаза — два темных омута, в которых Ванда тонет каждый вечер. Кто он? Муж, любовник, тюремщик, хранитель? Грань между реальностью и фантазией размывается, когда он рядом.
— Я пишу Тэффи, — говорит Ванда, не поворачивая головы.
Марек молчит, его молчание — густое, осязаемое, оно заполняет комнату, просачивается в щели между половицами. Ванда закрывает глаза, и мир вокруг нее начинает кружиться, как карусель воспоминаний.
...Летний день, яблоневый сад, смех подруг. Кто они? Лица расплываются, имена ускользают. Была ли та жизнь настоящей или лишь сном, навеянным старыми фотографиями в пыльных альбомах? Ванда открывает глаза, и реальность обрушивается на нее тяжестью вековых дубовых балок, поддерживающих потолок.
"Дорогая Тэффи, если бы ты знала, как тихо здесь по вечерам. Тишина звенит в ушах, пульсирует в висках. Иногда мне кажется, что я слышу голоса за стенами — шепот, смех, обрывки разговоров.
