грустно посмотрела на Ратислава.
— Догадалась, значит, — вздохнул он.
— Догадалась, — подтвердила Васена. А потом набрала побольше воздуха и выпалила, — Я с тобой пойду. Нестор сказал, откроется источник для того, кто ни жив, ни мертв и для той, кому истина всего дороже. А я… Сам же сказал, думаю много…
— Нет, — твердо ответил Ратислав.
— Нет⁈ — удивилась Василиса. — Ты, никак, пророчество не слыхал? Али книгу заветную прочитать забыл? Для двоих откроется источник, а ты собрался… Ох…
Неожиданная догадка озарила Васену. Раз правнук Кощея не берет ее с собой, сталбыть, другая у него на примете! И про пряники он неправду сказал. Недаром Милана в трапезной едва ли не суженой Ратислава себя величала. А Василиса-то, наивная, думала, что это она от глупости языком мелет.
— Василиса, — неожиданно сердито спросил Ратислав, — ты хоть знаешь, что такое чертово пламя? И отчего идти должен именно я?
Василиса молчала. Про чертово пламя ей ничего известно не было. Но куда больше удивил строгий голос богатыря.
— Это навье пламя, понимаешь? — с отчаяньем пояснил Ратислав. — Навье! Оттого и идти мне. Кровь Кощея во мне течет, сталбыть, оно меня признает. А вот тебя…
Он с горечью качнул головой, но Василиса и сама поняла. Ее не признает, сожжет в пепел. Но разве это так важно, коли без нее источник и вовсе не откроется? А значит, отыщут его Соловей со своим войском, одному черту ведомо, кто там с ним идет. И тогда уж ничего не будет: ни Василисы, ни Луши, ни Академии. А коли так, ни к чему голову свою беречь. Васена открыла было рот, чтобы все это Ратиславу сказать, но он не дал ей и слова молвить.
— Знаешь, почему я сегодня пришел? — спросил он, глядя ей прямо в глаза. — Да, я обещал, но явился не только поэтому. Не знаю, увижу ли тебя вновь, но я бы очень хотел… Никогда прежде ни одна из девиц не видела во мне Ратислава. Правнука великого Кощея — да. Могучего богатыря с колдовской силой. А ты… Ты мне в самое сердце заглянула. Ты первая, кто обо мне позаботиться решил, прежде это и в голову никому не приходило.
— Так значит, — едва сдерживая слезы, спросила Васена, — ты пришел, чтоб попрощаться? А это все — прощальный подарок?
Ратислав грустно улыбнулся. Осторожно притянул девицу к себе, так близко, что затаившая дыхание Василиса слышала, как гулко стучит в груди богатырское сердце. Ее же собственное, казалось, вовсе сбилось. А Ратислав бережно вытер шершавым пальцем скатившуюся по щеке слезинку, а потом склонился к Васене, ласково касаясь ее губ своими.
Вокруг все будто замерло. Забывшая, как дышать, Василиса, богатырь, чувствующий себя смущенным юнцом, сорвавшим первый поцелуй у прекрасной девицы. Но он не мог иначе. Впервые в душе Ратислава поселилось незнакомое светлое чувство. Одно лишь Васенино слово — и он весь мир положил бы к ее ногам. Он готов был ради нее на все, только бы она всегда была рядом. Но об этом правнук Кощея просить не смел. И не только из-за темной, как сама ночь, души. Не захотел он обрекать Василису на страшное ожидание, ибо и сам не верил, что суждено ему вернуться. А коли так, нечего надежду в девичьем сердце селить. И надо было уйти, но он не смог. Слишком близко он подпустил к себе Василису, так близко, что стала она для него самым дорогим на свете. Больше всего он страшился, что она обидится, оттолкнет. Но Васена лишь склонила голову ему на грудь, обвила тонкими руками, а он осторожно прижимал ее к себе, пока вдруг не увидел, как меркнут золотые буквы на двери.
— Василисушка, пора, — воскликнул он.
Васена вздрогнула, кивнула, дождалась, пока Ратислав отвернется на миг, сунула книжицу под платок, решив, что надо ее внимательно прочитать, глядишь, что полезное отыщет. Богатырь этого не заметил, он уже шептал заветные слова, открывая дверь библиотеки.
Стоило им шагнуть из нее прочь, дверь мигом захлопнулась. И тотчас раздался обиженный девичий голос:
— Ах ты, курощуп паскудный! — верещала во всю глотку Милана, невесть как оказавшаяся у двери. — Я с тобой на край света, а он девок портит⁈
Глава 21. Кому покорится навье пламя
Василиса не знала, что больше ее удивило: то ли бранные слова, что с такой легкостью прокричала Милана, то ли ее обещание отправиться с Ратиславом на край света. Выходило так, будто они и правда с богатырем сговорились, а он напоследок решил с ней, Васеной, поразвлечься. Сталбыть, каждое слово правнука Кощея — ложь?
Сама того не желая, Василиса поглядела на блестящие Миланины бусы. Их на пышной груди девицы бвло столько, что не счесть. Щедрый жених попался. Или женихи.
— Не голоси, — сухо отозвался Ратислав. — Нафаню разбудишь, мигом печке в услужение отправит. А из тебя кухарка, как из меня красна девица.
— Ах ты! — обиженно фыркнула Милана. — Ты меня чего обещал? Что беречь будешь, что ни единой живой душе…
— Постой-постой! — засмеялся богатырь. — Что я тебе обещал, помню. Слово свое сдержал. Могу и тебе напомнить, коли позабыла. А обещал я тебе, что та мышка, при виде которой ты визжала громче соловьиного свиста, тебя больше не испугает. А на край света ты не со мной, а от нее собиралась. Не пугала ведь?
— Не пугала, — голос девицы звучал недовольно. — Да только и ты не захаживал, не проверял, все ли со мной хорошо.
— А чего проверять? — удивился Ратислав. — Я мышку проверял, ей от твоего крика куда сильнее досталось. Не серчай, Милана, что-то ты себе не то придумала. Ступай в свои покои лучше, да выспись хорошенько. Мне тут одна мышка нашептала, что непростой у вас завтра день будет.
— Я-то пойду, — тут Милана перевела взгляд на смущенную Васену. — А ты, синеглазая, не думай, что я тебе это так спущу. Тоже мне, чаровница! Да я батюшке скажу, он тебе мигом…
— Хватит! — сердито прервал ее богатырь. — Коли узнаю, что ты Василисе зла пожелала…
— Да разве ж я зла? — мигом смягчилась Милана. — Жениха, говорю, хорошего, мигом отыщет. Чтоб не тосковала.
— Благодарствую, женихов мне точно не надо, — вырвалось у Василисы. — Ни плохих, ни хороших. Мне их и в прежней жизни вдоволь хватило, чтоб и тут ими пугали. Доброй ночи.
Она резко развернулась, отчего каблучки обиженно скрипнули по деревянным полам, и, царственно подняв голову, отправилась в свои покои. Стоило Васене дойти до первого поворота, откуда ее больше увидеть было нельзя,
