— Нет, благодарю. — Он положил жевательную резинку обратно на блюдце.
Язычок пламени, вырвавшись из зажигалки Гиацинта, бросил отсвет на обертку, фольга заиграла искорками, и в мозгу у меня вдруг промелькнула безумная догадка. Мучительно напрягая мозговые извилины, я принялся теребить жевательную резинку, бессознательно бормоча:
— Мастика…
— Не воссиял ли у вас в голове светоч озарения? — Гиацинт помахал рукой у меня перед носом, потом окликнул: — Доттор Лафет!
Но я уже не слышал его. Как слишком медлительный мотор, внезапно освобожденный от ограничителей скорости, мой мозг заработал на полную мощность.
— Нет, — продолжал я бубнить себе в бороду. — Это было бы слишком просто…
— Ничего, я и сам простоват. Говорите!
В искреннем порыве я повернулся к нему, уставясь прямо в его зрачки, и процитировал:
— «…ты знаешь остров, где, слезы благовонные бессмертья точа из глаз, усопшие взирают туда, где Страж Ключей над ними суд творит, воссев на трон скалы высокой».
Он сморщил нос:
— Что, ваш желудок не принимает даров моря?
Я наклонился к нему, меня проняла внезапная лихорадочная дрожь:
— Где расположено большинство хиосских монастырей, Гиацинт?
— На четырех концах острова, и что из того?
— Притом, учитывая ситуацию, строили их где?
— Как можно выше. На горных вершинах.
— А где расположены самые древние из них?
— Мы что, в загадки играем? — запротестовал собеседник, но я издал рычание, и он мгновенно уступил: — Ну ладно, ладно, на южной оконечности.
— Чем славится южный берег Хиоса? — Но Гиацинт только плечами пожал, и тогда я крикнул: — Мастикой! Точно! А что мы видели в музее такого, что вывезено из тех же мест?
— Ну, кости. Груду костей в самом жалком состоянии, извлеченных из древних захоронений по соседству с храмом Апол… — У него захватило дух, но он овладел собой. — Древнее место отправления культа, что возвышается над кладбищем?
Сияя самодовольством, я откинулся на спинку стула.
— Этти мне объяснил, что одно из наименований Анубиса, — я торопливо порылся в своей пластиковой папочке, вытащил оттуда пачку листков с памятными записями, — да, вот оно, «Tepy-dyou-ef» — «Тот, кто на горе». И по словам Эрнесто, легенда о мертвых, плачущих осенней порой, куда древнее, чем эти массовые убийства девятнадцатого века, преступная акция турок.
— Большинство легенд происходит из незапамятной старины.
— А здесь это тем очевиднее, что мастиковые деревья растут среди могил. Это должно было отложиться в памяти поколений. Мне было бы любопытно посмотреть на эту церковь, выстроенную на руинах, о которой вы только что упомянули, в самом конце нашего разговора.
— Что до меня, мне еще любопытнее узнать, какая связь между прекрасным Аполлоном и бальзамировщиком с шакальей пастью.
— В ту эпоху, когда люди поклонялись этому, как вы выразились, бальзамировщику с шакальей пастью, об Аполлоне еще и слыхом никто не слыхал. А приняв во внимание, что люди живут на Хиосе больше шести тысяч лет, вам надобно спросить себя, какому божеству они здесь возносили молитвы, кого потом вытеснил Аполлон.
Он одарил меня завлекательной улыбкой, да еще глазки состроил вдобавок.
— Знаете, мой дорогой Морган, вы ужасно обольстительны, когда с таким блеском проявляете свои таланты.
Эту фразу он умышленно произнес по-гречески, так что мне пришлось быстренько оглядеться, чтобы проверить, не слышал ли нас кто-нибудь. С народными верованиями шутки плохи, греки отнюдь не одобряют такого рода заигрываний между персонами одного пола, нам не хватало только нарваться на драку.
— Еще одно замечание в подобном духе, и я внесу в ваш облик кое-какие пластические изменения.
Он рассмеялся в ответ на мою угрозу, заплатил по счету наличными и не преминул дать щедрые чаевые.
Возвратясь в отель, я задержался в его громадном холле, чтобы позвонить Этти.
— Алло?
— Это я. Как у тебя дела?
— Лучше всех! Папу перевели из тюрьмы в охраняемую резиденцию. Не то чтобы шикарную, но с удобствами. Он ухожен, питание хорошее, о лучшем нельзя было и мечтать. — В этот момент телефон упал, Этти выругался, но связь не прервалась. — Алло! Ты еще здесь? — На том конце провода раздалось какое-то мерзкое гудение. — Морган! Ты меня слышишь?
— Да-да, слышу. Что за черт там воет? Ты где?
— О, я в такси. Только что расстался с папой, возвращаюсь в гостиницу.
Скрип тормозов, вой клаксона, ругательство на хинди… Телефон брата передавал мне все шумы и шорохи так отчетливо, как бывает, если звонящий зажимает мобильник между плечом и подбородком. Он, видите ли, в такси! Так я и поверил!
— Этти, — с упреком простонал я, — ты же больше двух лет не садился за руль!
— Почему ты об этом заговорил?
— Не принимай меня за идиота.
— Я взял напрокат автомобиль с левосторонним рулем и автоматическим управлением. — Он иронически хмыкнул. — Теперь ты спокоен?
— Так, значит, папа уже не в Дели?
— Конечно, в Дели.
— Твоя гостиница расположена за городом?
— Что означают эти дурацкие вопросы?
— Тогда зачем ты взял автомобиль напрокат? — заорал я в трубку, так что чуть ли не все клиенты отеля повернули головы в мою сторону. Жестом изобразив, что сожалею и извиняюсь, я вышел из здания. Брат тем временем успел сказать:
— Мне было нужно выбраться из города, глотнуть свежего воздуха. И не вопи так, а то подумают, что у тебя истерический припадок.
— Этти… Если я только узнаю, что ты…
Телефон у него снова выпал. Заскрипели шины, взвизгнули тормоза, и мотор смолк.
— Этти! Этти! Что случилось?
— Я просто остановился на обочине, Морган.
— Зачем тебе понадобилась машина? — В ответ молчание. — Тебе захотелось вернуться в твое прежнее селение, ведь правда? — Досадливый вздох. — Ты все еще лелеешь иллюзии, верно? Тебе снова кажется, уже в который раз, что все может измениться? Но, Этти, ничего же не меняется! Ты читаешь индийские газеты, смотришь телевизор и все-таки надеешься? На что? Кончится тем, что тебя оттуда вынесут на носилках с лицом, обожженным кислотой, или с поломанными костями! Твое место там, где твои близкие, а в Индии сейчас вся твоя семья — это папа. — Он все молчал, и я, не дождавшись ответа, снова повысил голос: — Перестань притворяться мертвым, поговори со мной!
— А ты перестань наконец хлопотать обо всем разом. Папа чувствует себя хорошо, у меня все в порядке, дождь, правда, льет, но девушки в мокрых сари прекрасны, как никогда. Ты бы все глаза на них проглядел. Зато я не припомню, чтобы когда-нибудь раньше по улицам шастало столько беспризорных коров.
