защитники рецидивистов, в конце — как исповедники и наставники короля. Они были экспертами в области психологии. Когда монахиня Маргарита Мари Алакок, вдохновленная мистическим видением, основала (1675) общество, посвященное публичному поклонению Святому Сердцу Иисуса, иезуиты поощряли это движение как выход и стимул для народного благочестия. В то же время они облегчали жизнь грешникам, признавая естественность греха и развивая науку казуистики как средство смягчения трудностей Десяти заповедей и неврозов раскаяния. Вскоре они стали востребованы в качестве исповедников и приобрели авторитет «директоров совести», особенно среди женщин, которые занимали доминирующее положение во французском обществе и иногда влияли на национальную политику.
Слово «казуистика» не имело в XVII веке того уничижительного оттенка, который придали ему «Провинциальные письма» Паскаля. Как духовник или духовный наставник, каждый священник должен был знать, что считать смертным грехом, что венозным грехом, а что вообще никаким грехом; и он должен был быть готов применить свои знания, приспособить свое суждение, совет и покаяние к особым обстоятельствам кающегося и случая (casus). Раввины подробно разработали это искусство морального различения в юридических разделах Талмуда; современная юриспруденция и психиатрия последовали их примеру. Задолго до создания Общества Иисуса католические богословы составили объемные трактаты по казуистике, чтобы направлять священника в моральной доктрине и исповедальной практике. В каких случаях буква нравственного закона может быть отменена ради его духа или намерения? Когда можно солгать, украсть или убить, или разумно нарушить обещание, или нарушить клятву, или даже отречься от веры?
Некоторые казуисты требовали строгого толкования морального закона и считали, что в долгосрочной перспективе строгость окажется более полезной, чем распущенность. Другие казуисты — в частности, иезуиты Молина, Эскобар, Толедо и Бузенбаум — выступали за смягчение кодекса. Они призывали учитывать человеческую природу, влияние окружающей среды, незнание законов, крайние трудности буквального соблюдения, полубезумие в порывах страсти и любые обстоятельства, препятствующие свободе воли. Чтобы облегчить этот покладистый морализм, иезуиты разработали доктрину пробабилизма — когда любой признанный авторитет в области морального богословия высказывался в пользу определенного мнения, духовник мог по своему усмотрению судить в соответствии с этим мнением, даже если большинство экспертов выступало против него. (Слово probabilis в то время означало «одобряемый», «допускающий одобрение». 2) Более того, говорили некоторые иезуитские казуисты, иногда допустимо лгать или скрывать правду с помощью «мысленной оговорки»; так, захваченный в плен христианин, вынужденный выбирать между магометанством и смертью, мог без греха притвориться, что принимает ислам. Опять же, говорит Эскобар, моральное качество действия заключается не в самом поступке, который сам по себе аморален, а в моральном намерении агента; нет греха, если нет сознательного и добровольного отступления от морального закона.
Большая часть иезуитской казуистики представляла собой разумное и гуманное приспособление средневековых аскетических правил к обществу, открывшему для себя законность удовольствий. Но особенно во Франции и в меньшей степени в Италии иезуиты развили казуистику до такого снисхождения к человеческим слабостям, что такие искренние люди, как Паскаль в Париже и Сарпи в Венеции, а также многие католические богословы, включая нескольких иезуитов, 3 протестовали против того, что казалось им капитуляцией христианства перед грехом. Гугеноты Франции, унаследовавшие строгий кодекс Кальвина, были шокированы компромиссом иезуитов с миром и плотью. Мощное движение внутри самого католицизма — янсенизм — подняло в монастыре Порт-Рояль флаг почти кальвинистской этики в антииезуитской войне, которая будоражила Францию и французскую литературу на протяжении целого столетия. В этой войне участвовал Людовик XIV, поскольку его исповедниками были иезуиты, а его практика не была пуританской. В 1674 году Пьер Ла Шез — «уравновешенный человек, — описывал его Вольтер, — с которым всегда было легко примириться». 4- принял на себя руководство королевской совестью. Он занимал этот пост в течение тридцати двух лет, прощая все, и был любим всеми. «Он был так добр, — говорил Людовик, — что я иногда упрекал его за это». 5 Но своим спокойным и терпеливым поведением он имел большое влияние на короля и помог склонить его, наконец, к моногамии и послушанию папе.
Людовик не всегда был хорошим «папистом». Он был благочестив в своей официальной манере и редко не посещал ежедневную мессу. 6 В своих мемуарах он рассказывал сыну:
Отчасти из благодарности за все полученные мною блага, а отчасти для того, чтобы завоевать расположение моего народа… Я продолжал упражнения в благочестии, в которых меня воспитывала моя мать. И по правде говоря, сын мой, нам не хватает не только благодарности и справедливости, но и благоразумия и здравого смысла, когда мы не почитаем Того, Кому мы всего лишь подпоручики. Наша покорность Ему — это правило и пример того, что нам причитается. 7
Однако это не означало подчинения папству. Людовик унаследовал галликанскую традицию — Прагматическую санкцию Буржа (1438) и Конкордат Франциска I (1516), которые устанавливали право французских королей назначать епископов и аббатов Франции, определять их доходы и назначать все бенефиции в диоцезе в период между смертью епископа и назначением его преемника. Людовик считал, что он является наместником или представителем Бога во Франции, что его подчинение папе (как и божественного наместника) должно ограничиваться вопросами веры и морали, и что французское духовенство должно подчиняться королю во всех вопросах, затрагивающих французское государство.
Часть французского духовенства — ультрамонтаны — отвергла эти претензии и поддержала абсолютную власть папы над королями, соборами и епископскими назначениями; но большинство — галликанцы — отстаивали полную независимость короля в мирских делах, отрицали непогрешимость папы, кроме как в согласии с экуменическим собором, и видели преимущество для французского духовенства в уклонении от господства Рима. Принц де Конде заявил, что, если королю будет угодно перейти в протестантизм, французское духовенство первым последует за ним. 8 В 1663 году Сорбонна — богословский факультет Парижского университета — выпустила Шесть статей, в которых решительно утверждалась позиция галликанцев. Французские парламенты заняли ту же позицию и поддержали Людовика, заявив о своем праве определять, какие папские буллы должны быть опубликованы и приняты во Франции. В 1678 году папа Иннокентий XI выступил против галликанства и отлучил от церкви архиепископа Тулузского за низложение епископа-антигалликанца. Король созвал собрание духовенства, почти все из которого были выбраны им самим. В марте 1682 года она подтвердила Шесть статей Сорбонны и составила для собрания знаменитые Четыре статьи, которые практически отделили французскую церковь от Рима.
1. Папа обладает юрисдикцией в духовных вопросах и
