расходовалась, тратилась как топливо для покорения рубежей зрелости. После выставки я долго раздумывала об этом — о том, что время топит красотой свои печурки. Но ведь бывает, бывает по-другому. Когда красота преобразуется, переустраивается, и даже углубляется, как бы впечатывается. Хотя и наперечет, но я встречала такие яркие лица, с которых смотрела необлетевшая краса. Я вспоминала лица известных, ныне живущих женщин, чья профессия — красота и кого любит время. И нашла одно имя — Катрин Денёв. А в апреле Микимото изумил меня созвучием с моими тогдашними мыслями.
Весной перед входом в Микимото вместо юной Грейс в ожерелье появилась весьма взрослая Катрин Денёв с жемчужным кольцом на мизинце левой руки. Жемчужина в жемчуге, сущая находка.
Но картина воскресной Гиндзы с улыбкой Катрин Денёв со стены Микмимото вышла совершенно неожиданной. В воскресенье центральная Гиндза недоступна для автомобилей. Там выставляют лёгкие столики с тентами от солнца и желтая воскресная толпа вовсю гуляет, а белые музыканты
МУЗЫКА ПЛОСКИХ СНИМКОВ
Последний август уходящего века. В центре Парижа, в невкусном кафе, я увидела замечательные черно-белые снимки, среди них фото бегущего мальчика с длинной, больше роста мальчика, французской булкой. Именно эти фотографии, а не сам Париж, раскрыли в моей душе уголок, отведенный для Франции, для впечатлений о ней, для специфических, «французских» ощущений.
Позже я узнала, что все эти фото — французская классика фотографии. Их в изобилии продают вдоль Сены. Перед отъездом из Парижа я купила несколько снимков. Тряслась над ними, чтобы не повредить. Целый вечер занималась их упаковкой. Мне мечталось, при случае, устроить в своей квартире парижский чайный уголок.
Парижские снимки до сих пор не распакованы. Потому что у меня появились токийские. Мои. «Мои» возникли нежданно-негаданно. Я многое знаю о себе, в том числе и о своем будущем. Но то, что я буду делать фотографии, и что они будут мне нравиться, этого я не знала. Это целиком его открытие. Любящие глаза напротив видят в человеке гораздо больше, чем человек сам в себе может увидеть. Однажды он принёс мне камеру и компьютер, показал две кнопки, и, с напутствием «у тебя не может не получиться», отправил фотографировать.
И в мою жизнь вошло «нечто», до того момента неизведанное.
До самостоятельных опытов в фотографии я с благоговением относилась к художественным
монохромным снимкам. Любой оправленный черно-белый снимок, и старинный, и современный был для меня магически интересен, как пойманный, овеществленный момент времени, где время, как материю, можно потрогать, увидеть, почувствовать, что само по себе уже было для меня чудом. Путешествуя по Токио, я нередко встречалась с мгновениями, которые заслуживали право быть — быть проявленными, вечными штрихами этого интереснейшего из городов планеты, но я считала, что технические проблемы, связанные с получением настоящей фотографии не для меня, а любительские снимки «на память» меня не интересовали.
Я повсюду искала профессионально сделанные фото старого Токио, специально спрашивала о фотографиях Токио в каждой фотостудии и книжных магазинах. Ничего не нашла. Токио не Париж. Токио не продает свои виды вдоль реки. В больших книжных магазинах мне попадались цветные фотографии Токио в альбомах. Но это был не «тот» Токио, не такой, каким его вижу я.
Как-то в Новосибирске, на просторной кухне у бывшей однокурсницы, зашла речь о Токио. Она, искренне сочувствуя, сказала мне:
- Как ты там живешь! Теснота, сплошной серый бетон. Приятели привозили нам хорошие фотографии — ужасный город!
Я не нашла, что возразить, фотографии — объективный элемент реальности. Но реальности фотографа. Мой Токио другой.
Ежедневно, глядя на Токио через объектив камеры, я чувствовала, что иногда, вместе с изображением, через фотокамеру входит волшебство. Я бы не назвала это вдохновением. Бывает, что есть вдохновение, погода, камера в руках, желанный кадр. Фотография тогда непременно получается. Но это будет просто хорошая фотография. Она может быть технически безупречна, совершенна по замыслу, но главное в ней будет отсутствовать. Будет отсутствовать волшебное
MECANIQUE DU TEMPS
После разлуки с Токио у меня сложился ритуал, позволяющий быстро войти в токийский коридор времени. Коротко отдохнув, я сразу иду на длинную прогулку. На весь день. В октябре в Москве по утрам уже замерзают лужи, а в Токио ещё очень тепло. Льняное платье, закрывающее руки, вполне достаточно для комфортной прогулки. Начинаю с завтрака в «Burberry» или «Сисэйдо». Кафе «Сисэйдо» уже затоплено радужными бутылками новогоднего вина. За три месяца до Нового года, как обычно. В этом году тёмно-красные и тёмно-синие поверхности стекла бутылок покрыты цифрами календаря будущего года.
Время — мой любимый орнамент. Всевозможные его изображения: луна и солнце, арабские и римские цифры, стрелки и круги циферблатов, календари и астрологические символы сезонов, фотографии людей в разные годы, где Время меняет человеческие лица, добавляя выразительность и уникальность. Эти и другие многочисленные знаки Времени властно притягивают мой взгляд. Завораживают.
Для меня Время сродни воздуху. Когда мне не хватает времени, я нехватку чувствую грудью, задыхаюсь. Моё Время — живая субстанция, стремящаяся к диалогу. Время всегда посылает уведомление о новом рубеже. Это может быть неожиданная встреча с человеком из дальнего прошлого, где-нибудь в транзитном аэропорту. Или обрыв ремешка наручных часов. Или подарок — «Hermes» в оранжевой коробке с полукруглой надписью на шелке: Mecanique du temps. Или как в этот раз. В этот раз перед отъездом из России ожили мои старые часы с боем.
Я купила эти часы студенткой медицинского института, сложив три стипендии. И с того дня двенадцать лет — полный цикл Юпитера, часы громкоголосо били каждый час. За двенадцать лет часы ни разу не ломались, не заторопились и не опоздали.
Три года назад, когда я собирала вещи, чтобы уйти из своего дома навсегда, часы остановились. Я попробовала повернуть ключ завода, но пружина была взведена до предела, а часы не шли. Я опаздывала на поезд, но
