Очень близко. Берёт мышку и шарится по рабочему столу, кликает куда-то. Вордовский файл, пустой, ну ок. Погнали. А, не погнали. Смотрит на меня опять. Неуютно».
– Алексей Николаевич, я готова. Что набирать?
«Торопить его надо обязательно. А то до ночи досидим, а мне ещё на шашлыки к Артёму в Дачки ехать, а до этого Марусю поддерживать. Интересно, как она сдала сегодня? Надо написать ей попозже».
– Не спешите. Уточните, пожалуйста, вы умеете работать в документах «Ворд»?
«Идиоткой меня считает? Раз так, зачем вообще звал?»
– Конечно, и в «Пауэр», и в «Эксель». Информатика у нас в школе есть. Я даже на «Бейсик» и «Си Плюс Плюс» пишу.
«А хотелось бы на „Паскале“, но там уже надо по-настоящему учиться… Беру мышь и тыкаю в документ, хочу увеличить шрифт… Стоп! Не поняла сейчас! Что его рука делает? Что он делает? Просто водит мышкой поверх моей руки? Зачем? Я что-то не так сделала? Словами сказать нельзя? Ладонь приятная, тёплая, не тяжёлая, а, наоборот, как кошачья лапка. Но всё равно немного мутить начинает, как от водяного матраса. Не могу пошевелиться и смотрю в монитор. Понимаю, что что-то такое же мягкое и тёплое легло мне на спину, чуть ниже шеи. Гладит. Зачем я надела топ с открытой шеей и спиной? Думала же блузку. Блузку надо было».
– Алла, у вас очень нежная кожа, мягкая и тёплая, бархатная.
«Он говорит, а я как будто не слышу. Не дышу совсем. Смотрю в мигающую палочку на белом листе. Горячо на шее. Почему горячо на шее? На груди тоже горячо. На ноге, выше колена. Там же юбка? Разве нет? Меня сейчас стошнит. Почему я не двигаюсь? Мне что, приятно?»
– Вот так, тебе нравится, ты вся в мурашках! Хорошо…
«Он уже трогает меня за подбородок и держит за шею, скользит на грудь, лезет в лифчик. Почему я не двигаюсь? Почему я просто сижу? Как будто это не со мной. Рука уже сильно, уже жёстко сжимает внутреннюю сторону бедра, касается трусов. Он лезет пальцами в трусы. Что-то мокрое прислонилось к уху или к виску?»
– Ты влажная, ты хочешь! Я так и знал, что ты хочешь! Ты так на меня смотрела, я всё понял! Ты зрелая девочка, любишь, когда тебя ласкают!
«Мерзкая, отвратительная щекотка от усов прямо в ухе, на щеке, шее – везде. От его запаха тошнит. Аля, вставай! Вставай, Аля! Пожалуйста! Ну встань же! Девочка! Я тебя умоляю! Подумай о папе. Папа! Надо к папе! Надо к папе!.. Пальцы сползают с клитора и больно протискиваются в дырку влагалища. Глубоко! Больно! Так больно! Боль! Боль – это хорошо!»
– Алексей Николаевич! Мне пора! Пора. Извините, пожалуйста. Папа обещал заехать! Я ему сказала, что я у вас. Он знает адрес. Скоро заберёт! Я его на улице подожду!
«Наконец-то могу говорить. Двигаться могу. Больно… Выпаливаю сразу всё. Всё, что приходит в голову. Только бы выйти. Выйти отсюда. Тошнит. К двери. Он где? Где он? Уйти отсюда. Телефон! Надо достать телефон и позвонить отцу! Или хотя бы сделать вид! Руки не слушаются».
– Алло, пап! Я уже выхожу! Ты внизу?
«Я хоть чей-то номер набрала? Хотя бы чей-нибудь. Не хочу на него смотреть, но глаза поднять надо. Входная дверь закрыта на ключ».
– Алла, вы меня разочаровали. Я надеялся на плодотворную работу. А вы отказываетесь мне помочь. Вам не так интересен перевод и возможность быть изданной, как я думал. Что ж, значит, так тому и быть. Мы закончили, больше можете не приходить.
«Вальяжно встал, совсем не смутился. Высокий, надменный, мерзкий. Плавно шёл ко мне и говорил всю эту чушь».
– Возьмите!
«Тянется рукой опять… Зачем? Деньги? За что? Если бы я могла ходить сквозь стены… Пока что только вжалась в ту, что без вешалки в коридоре… Открыл! Он открыл дверь! Бегом, по лестнице бегом. Никакого лифта! Вниз. Сейчас… Да открывайся ты, дурацкая подъездная дверь. Ай! Блин! Упала! Потом, всё потом… Потом посмотрим, что там…
…Лавочка какая-то. Что я делаю на школьном дворе? Костяшки пальцев грязные – кровь, что ли? Левая коленка жжётся. Ссажена, вся содрана. А вторая? Вторая вроде меньше. Да, меньше. Юбка рваная, тоже кровь. Откуда на бедре кровь? Почему кулак сжат? Не могу пальцы расцепить. Сломала? Вроде не опухли, только кожу содрала. Надо разжать руку. Откуда деньги? Откуда в ней деньги? Который час?»
32
«Сижу тут уже полчаса, смотрю на телефон. Почему он оказался в кармане юбки? Убирала вроде в сумку. Специально маленькую, через плечо, у мамы выпросила.
Время три часа дня. Экзамен должен был у В-класса уже закончиться. Ушли или нет? Машке напишу».
Аля Маруся, ну как? Поздравлять? Ты ещё в школе?
«Звонит».
– Аль, никак! Мне влепили четыре! Программа – как по маслу, а в тесте сделала одну ошибку! Поседова ругалась с комиссией, кричала, что это ничего не значит, что одна ошибка допустима для пятёрки. Эти гадины смотрели, кивали, почти улыбались и говорили, что есть протокол. Четыре! По географии! Можешь себе представить?
– Маруся! Мне так жаль! Это я виновата. Надо было заниматься. Вместе, не вместе… А я со своей ерундой лезла к тебе. Башку забила всякой фигнёй.
«Говорить о Машке помогает. Думаю о ней, и как будто не было ничего. Ничего не было».
– Люша, я сама виновата! Ты где? Через два часа Дарья с Ксюшей придут ко мне гитарой заниматься. А настроения нет вообще. Лучше давайте погуляем? Выпьем, что ли?
– Маш, я рядом со школой. Во дворе, на лавочке у барбариса. Сейчас к тебе пойду!
– Стой, где стоишь! Сиди, где сидишь! Я уже на первом, сейчас сама подойду.
«Идёт Маруся… Вижу, прям идёт. В блузке нашей с ней одинаковой, юбке синей школьной. В руках – учебник. Надо его ритуально сжечь! Вот этим дружно сегодня вечером все и займёмся!»
– Аля, что случилось?
– В смысле?
«Я и забыла, как выгляжу. Интересно, что Машка подумала?»
– Ты как сквозь чащу продиралась, юбка драная. Любимая же твоя юбка! Коленка в хлам! Как так?
– Упала на выходе из подъезда. Со стажировки выходила и упала.
– А глаза где твои были? Пошли ко мне, промывать и лечиться мороженым! Мою душу – твоё тело! Я тебе дам мамины джинсы и майку.
«Конечно, мамины. В Марусины я не влезу, даже если больше ничего и никогда не съем».
Артём
8
Участок Кости Матушкина находился в самом сердце Дачек. Здесь уже не шумел город и ещё не было слышно железную дорогу, которая разделяла город с соседним – тоже небольшим подмосковным, но не таким богатым на молодёжь и покупательно способную часть населения. Небольшой участок за жестяным сиреневым забором. Запущенный ландшафт. Но зато какие сосны! Высокие, вековые, мощные – Лосиный остров. Хотя название давно не говорящее: кроме белок, здесь уже никто не водится. Болтают, что лису видели. Но это не точно. Бревенчатый дом – сруб не первой свежести. Площадка для автомобиля практически у самого входа. Парни уже собрались: Михалыч, Михей с Катей, Жаба и Артём.
Костя в шортах, майке и старом бежевом овечьем тулупе жарит шашлык на новом, купленном по случаю пати мангале и, разумеется, гоняет брата.
Тот был антиподом грузного Костика: тощий (почти рахитичный), сутулый, высокий, в очках. Только такой же пего-рыжий, как сам Костя.
– Мелкий, принеси кастрюлю и нож, – сказал Костик, яростно размахивая пластиковой тарелкой над шампурами. – Скоро буду снимать.
– Костян, ты уверен? Отравишь нас сырым шашлыком! Может, ещё подержать? – спросил основательный Михей.
– Не боись, малой, дядя Костя – профессионал! Дядя Костя свиней вёдрами жарит, – в свойственной себе наглой манере ответил Матушкин-старший.
– Ребята, а почему Торин не пришёл? – поинтересовалась Катя.
Простая и красивая девушка с огромной копной прямых рыжих волос. Ненакрашенная, с лицом почти полностью покрытым веснушками. Рыжие брови, рыжие ресницы, тонкие и длинные пальцы. Обнимающий Катю Михей был только на сантиметр её выше, а рост у парня сто восемьдесят шесть.
– Кто его знает? Не захотел, наверное. А может, вечер пятницы
