бортам баржи, чтобы успеть броситься в воду и вплавь добраться до уже далекого берега.
Начальник конвоя, выхватив из кобуры наган, метался по палубе.
— Ложись! — кричал он. — Ложись, чего повскакали… Ложись, сволочи…
Милиционеры работали прикладами, оттесняя людей от бортов.
— Ложись, стрелять будем!..
Прозвучали три сигнальных выстрела тревоги, оповещая пароход о побеге арестанта.
— Ложись, сволочи… — надрывался начальник конвоя.
Люди отпрянули от бортов баржи и поспешно ложились там, где заставала их команда вахмистра.
Пароход дал протяжный хриплый гудок. Баржа сперва замедлила ход, потом на мгновение остановилась и стала медленно спускаться вниз по течению.
На палубе стихли голоса и топот ног. Люди лежали, прижавшись к пыльным доскам, боясь пошевелиться.
Милиционер, который только что упал на палубу, теперь поднялся на ноги и, подобрав берданку, виновато докладывал начальнику конвоя:
— Спал он, крепким сном спал… Я и не приметил, как вскочил… Вдруг вдарил так, что в глазах потемнело, а сам в воду…
Начальник конвоя смотрел на багровый затекший глаз милиционера и бранился. Он не говорил, а выплевывал слова, одно отвратительнее другого. Казалось, каждое из них приносило ему облегчение и утоляло его злобу.
Потом, спохватившись, что он теряет понапрасну время, начальник конвоя бросился к борту баржи.
— Проглядели главного варнака, вояки!
— Не выплывал он, господин вахмистр, никак не выплывал, — оправдывался бородатый казак, стоящий у самого борта баржи. — Я сразу сюда кинулся. Камнем он вниз пошел, только круги по воде поплыли.
Никита прислушался, сжал зубы и закрыл глаза. Сердце теснило, и дышать стало трудно. Он боялся, не мог и не хотел поверить в смерть Василия. Мысли путались с доносящимися словами казака…
— Камнем вниз пошел… — шепотом повторял он и думал: «Не хотел сдаться, в Ангару бросился…» И опять слова казака: — Куда он денется… Коли бы вынырнул, все на глазах, видать бы было…
Никита глубоко вздохнул, освобождаясь от удушья, и открыл глаза.
У борта баржи толпились казаки и милиционеры. Вахмистр, нахмурив узкий лоб, глядел на реку в сторону берега и молчал.
Баржу медленно сносило течением ближе к порогу.
— Не иначе, потонул, — сказал бородатый казак. — Вода студеная, свела судорога, и вся тут… Теперича его за порогом искать нужно, упокоенного…
Но казак не успел договорить, как на корме кто-то закричал:
— Глядите, глядите, плывет. Ишь, куда уже умахал… Под баржой видать, проплыл…
Вахмистр кинулся на крик.
— В порог плывет, стерва, в порог… — закричал он. — Огонь! Огонь!..
Раздались нестройные выстрелы: один, второй, третий…
При каждом выстреле Никита вздрагивал, будто стреляли по нему. Он приподнялся на руках, чтобы увидеть, что делается на реке, но борты были слишком высоки. Тогда он привстал на колено.
За бортом, с которого целились милиционеры, открылась синяя поверхность Ангары, и на ней чуть чернела голова плывущего человека. Дальше метельным снегом клубилась разбитая в пену вода и, как в тумане, обозначались темные глыбы подводных скал.
«В порог плывет…» — подумал Никита, и вдруг его охватило непреодолимое желание броситься с баржи в реку вслед за Василием, броситься и плыть в Падунский порог, уйти и от казаков, и от милиционеров, и от ненавистной службы в белой армии.
Он огляделся и стал подниматься на ноги, но в это мгновение обернулся один из милиционеров.
— Чего юлишь? — закричал он, вскинув на руку берданку. — Приказано лежать — лежи. А то смотри, ненароком пулю в лоб угадать недолго…
Никита снова лег и притаился. Ему стало страшно. Ему показалось, что, потеряв Василия, он остался один во всем мире среди враждебных и чужих людей, что все его друзья и близкие арестованы, погибли или гибнут сейчас где-нибудь в скитаниях, так же, как Василий Нагих, тело которого с минуты на минуту будет распято на какой-нибудь подводной скале или, разбитое, поволочится по острым камням порога…
И вдруг Никита услышал шепот:
— Да плыви же ты, дяденька, плыви…
Никита приподнял голову и рядом с собой увидел крестьянского парня в синей широкой рубахе с чужого плеча. Маленькая стриженая голова парня была плотно прижата к доскам палубы. Дальше один к одному лежали новобранцы. Они осторожно приподнимали головы, и на лицах у всех было общее выражение сочувствия смельчаку, бросившемуся в порог.
Рев Падуна слышался ближе и заглушал винтовочные выстрелы.
— Лодку спустить, на лодке под веслами за ним, — предложил кто-то на корме.
— Дурак, — огрызнулся начальник конвоя. — Придумал в эдакий порог на лодке идти. И его не достигнешь и людей погубишь… Да стреляйте вы, ради бога, стреляйте! — закричал он казакам.
Выстрелы затрещали было чаще, но сразу осеклись.
— Нырнул, задело, видно… — проговорил бородатый казак. — Теперь с концом…
— Нет, не погибнет, не должен погибнуть… — шептал парень в синей рубахе.
Недолго на палубе было тихо, потом казаки опять закричали в несколько голосов:
— Вынырнул… Гляди-ка, вынырнул… Вот дьявол, погибели на него нету, и пуля не берет… Под самым порогом вынырнул, в порог пошел… Понесло…
Звякнул одинокий выстрел и смолк.
Никита понял — плывущий Нагих потерялся в белой пене порога.
В эту же секунду пароход дал гудок. Заработали колеса, меся лопастями воду. Буксирный канат натянулся, звонко хлестнув по воде, и задрожал.
Баржа качнулась на правый борт и медленно стала подниматься вверх по течению.
Капитан парохода не рискнул спускаться ближе к порогу.
