можно заметить в тех частях Африки, которые не были под властью стран Европы. В VII и VI веках до н. э. это привело к росту власти торговли и сокращению власти территориальных аристократий. До завоевания Малой Азии персами в греческом мире практически не было серьезных военных конфликтов, а рабский труд не играл существенной роли в производстве. Такие обстоятельства оказались идеальными для экономической власти, ослаблявшей хватку традиции, – примерно так же, как индустриализм в XIX веке.
Пока каждый мог достичь процветания, ослабление традиции приносило больше пользы, чем вреда. У греков оно привело к самому быстрому развитию цивилизации за всю известную нам историю человечества – не считая, возможно, последних четырех столетий. Свобода греческого искусства, науки и философии – это свобода эпохи процветания, которую не сдерживает какое-либо суеверие. Однако социальная структура не обладала той прочностью, которая необходима для сопротивления неудачам, тогда как у самих людей не было моральных стандартов, необходимых для уклонения от опасных преступлений в тех случаях, когда добродетель более не могла приносить успеха. Длинная череда войн сократила долю свободного населения и увеличила число рабов. Греция сама в итоге попала под власть Македонии, тогда как эллинистическая Сицилия, несмотря на все более кровавые революции, гражданские войны и тирании, продолжала бороться с властью сначала Карфагена, а потом и Рима. Сиракузские тирании заслуживают нашего внимания потому, что они представляют собой один из наиболее совершенных примеров голой власти, а также потому, что они повлияли на Платона, который спорил с Дионисием Старшим и попытался найти ученика в Дионисии Младшем. Взгляды греков, живших позднее, как и взгляды людей последующих эпох о греческих тиранах как таковых, во многом отражают безуспешные контакты философов с Дионисием Старшим и его преемниками в контексте дурного управления Сиракузами.
«Техника мошенничества, – пишет Грот, – благодаря которой люди обманом вводятся во временное подчинение, выступающее прелюдией к машине силы, которая увековечивает такое подчинение вопреки их воле, – была основным элементом арсенала греческих узурпаторов». Хотя можно задаться вопросом о том, в какой мере первые тирании действительно могли закрепиться без народного согласия, приведенное высказывание действительно применимо к поздним тираниям, которые были в большей мере военными, чем экономическими. Возьмем в качестве примера данное Гротом, но основанное на Диодоре описание одного из ключевых моментов в восхождении Дионисия Старшего к власти. Войска Сиракуз терпели поражения и бесчестие при более или менее демократическом режиме, и Дионисий, лидер, избранный сторонниками победоносной войны, требовал наказать разгромленных полководцев.
Посреди молчания и недовольства, воцарившегося в собрании Сиракуз, Дионисий встал первым, чтобы обратиться к членам собрания. Он долго рассуждал о вопросе, родственном как настрою его слушателей, так и его собственным взглядам. Он страстно разоблачал полководцев, предавших интересы Сиракуз, сказав, что именно они – причина разрушения Агригента, из-за которого опасность нависла над всеми, кто живет вокруг него. Он изложил их злодеяния, как подлинные, так и предполагаемые, не только во всех красках и со всей резкостью, но и с яростью, перешагнувшей все границы законного спора. Его целью было подтолкнуть к незаконной расправе над ними, подобной той, что недавно случилась с военачальниками в Агригенте. «Вот они сидят, предатели! Не ждут законного суда или приговора, но пригребают его к своим рукам, стремясь к упрощенному судопроизводству». Столь грубые увещевания… стали оскорблением как закона, так и порядка публичного слушания. Председательствующие магистраты обвинили Дионисия в нарушении порядка и оштрафовали его, на что имели полное право. Но его сторонники громко выступили в его поддержку. Филист не только тут же выплатил за него штраф, но и публично заявил, что весь день будет платить за него такие штрафы, если таковые будут наложены, и поощрял Дионисия упорствовать в таких речах, которые считал правильными. То, что изначально было лишь нарушением закона, переросло в открытое пренебрежение им. Но столь ослабела тогда власть магистратов, столь бурным был протест против них в ситуации города, которая на тот момент сложилась, что они не могли ни наказать, ни приструнить оратора. Дионисий продолжил разглагольствовать, выступая с еще более взрывоопасными речами, и обвинял не только полководцев в том, что они предали Агригент за взятки, но и разоблачал видных богатых граждан в целом, видя в них олигархов, наделенных тиранической властью, к большинству относящихся с презрением и наживающихся на несчастьях города. Сиракузы (по его утверждениям) не спасти, если только не наделить властью людей совсем другого типа, людей, выбираемых не по богатству и положению, но скромного происхождения, принадлежащих к народу, добродетельных в делах своих по причине осознания собственной слабости[19].
Так он и стал тираном; однако история умалчивает о том, принесло ли это какие-либо выгоды людям бедным и низкого происхождения. Действительно, он конфисковал имущество богачей, но оно было роздано им его собственной охране. Его популярность вскоре упала, но власть не пошатнулась. Несколькими страницами далее Грот пишет:
Понимая острее прежнего, насколько его правление ненавистно сиракузянам и зиждется лишь на неприкрытом насилии, он обезопасил себя такими мерами предосторожности, которые, вероятно, превзошли все известные ранее в истории греческих тиранов.
Греческая история отличается тем, что влияние традиции в Греции, не считая Спарты, было чрезвычайно слабым; кроме того, там не существовало почти никакой политической морали. Геродот утверждает, что не было такого спартанца, который бы не соблазнился на взятку. В Греции в целом было бесполезно упрекать политика в том, что он брал взятки от царя Персии, поскольку его противники поступали точно так же, как только становились достаточно влиятельными, чтобы их стоило подкупать. Итогом стала общая беспорядочная борьба за личную власть, которая велась средствами коррупции, уличных боев и убийств. В этих делах друзья Сократа и Платона оказались самими беспринципными. Окончательным результатом, который можно было предвидеть, стало подчинение иностранным державам.
Вошло в привычку оплакивать потерю греками независимости или же считать, что все греки были Солонами и Сократами. Но то, насколько бессмысленно было бы оплакивать победу Рима, можно понять по истории эллинистической Греции. Мне не известно лучшей иллюстрации голой власти, чем карьера Агафокла, современника Александра Великого, жившего с 361 по 289 год до н. э. и бывшего тираном Сиракуз все последние двадцать восемь лет своей жизни.
Сиракузы были крупнейшим греческим полисом, возможно, самым большим городом в Средиземноморье. Единственным соперником Сиракуз был Карфаген, с которым они находились в состоянии постоянной войны, прерывавшейся лишь на короткое время после серьезного поражения одной из сторон. Другие греческие города на Сицилии занимали сторону то Сиракуз, то Карфагена, в зависимости от того, как повернется партийная политика. В каждом городе богатые поддерживали олигархию, а бедняки – демократию; когда сторонники демократии одерживали победу, их предводителю обычно удавалось стать тираном. Многие члены побежденной партии становились изгнанниками и присоединялись к армиям в городах, где их партия
