улыбнулась я. – Хорошая подушка была, добрая.
– Жаль распороли, – покачала она головой.
– Вот и сшейте своим родным такие же подушечки.
Третья подушка была нормальная и также с куколкой-сплюшкой с травками. С четвертой не повезло, внутри была всякая гадость, и гвоздем программы стал пятнадцатисантиметровый гвоздь.
– Замечательно, – сказала я, разглядывая ржавое железо.
– Теперь это надо как-то собрать, – с ужасом смотрела на заваленную перьями комнату, Людмила.
– Соберем, – улыбнулась я. – Вы берите за один конец простыни, а я за другой. Сейчас тюк свяжем и с балкона выкинем. Внизу подберем и дотащим до помойки. Там баки в землю врыты, никто туда не лазит.
Кое-как мы это все стянули и связали. Еще в старое покрывало завернули, и в огромный пластиковый мешок запихали. Скинули с балкона, а потом вдвоем доволокли до помойки.
– Людмила, только на маму не думайте, это последнее дело – подозревать близких.
– Они всю жизнь не ладили, – покачала она головой.
– Но ведь они вас любили, и одна, и другая.
– Да, – улыбнулась она, – и баловали.
– Вот и всё.
– Думки давай тоже выкинем, только копаться в них не будем, просто изрежем, чтобы домой никто не поволок. Я оставлю себе парочку, которые она для себя лично делала, на память, а остальное в мусор, – сказала женщина.
Я согласилась с ней. В помойку ушли простыни, одеяла, наволочки, пододеяльник и прочее пользованное белье.
Дорогой ты мой матрас
На кровати лежало стопкой несколько матрасов, какая-то перина, всё это прослаивалась одеялами и покрывалами.
– Прямо принцесса на горошине, – усмехнулась я, рассматривая всё это добро.
– Тетя любила гостей, вот и держала у себя всё это постельное, чтобы можно было матрасы гостям постелить, и одеяло дать, и не обидеть. Там у нее на балконе две раскладушки, и на антресолях одна детская лежит. У нее все кресла раскладываются. Гостеприимная была очень, – Людмила с тоской смотрела на всё это великолепие на кровати. – Правда, к старости стала вредной, но гостей всё равно любила.
– А теперь нам всё это нужно отволочь на помойку. Мы же не будем оставлять себе эти матрасы? – я посмотрела на нее внимательно.
– Нет, конечно. Знаешь, когда она нам стелила матрасы, то всегда рассказывала, что вот на этот Лёвик написал, а вот на этот дядю Петю стошнило, – Люда начала смеяться. – Бабушка у нас очень экономная была, говорила, а чего такого, я же простынкой чистой кипяченой застелю, и спите себе, пахнет чуток, но не в собачьей же будке.
– Логика железная, – рассмеялась я. – Давайте их руликом сворачивать на кровати, перевязывать веревкой и к двери ставить. Как все скрутим, так начнем на помойку таскать.
– Может, один матрас оставим? – спросила она.
– Как скажете. Что решила с квартирой делать?
– Сдавать, наверно. Нам прибавка к пенсии с Пашкой не помешает. После нашей смерти детям квартира останется, – она улыбнулась.
– Может, продать, прокутить? Моря, океаны, загранпоездки, одежда и еда всякая разная. Пожить в свое удовольствие, – спросила я, внимательно смотря ей в глаза.
– А мы и так живем в свое удовольствие. Сейчас такая ситуация в стране, что страшно в соседнее село ехать, а ты мне про моря и океаны.
– Но не всегда же так будет. Посмотреть Париж не хочется? – поинтересовалась я.
– Вот к тому времени, как всё откроют, мы со сдачи квартирки на Париж и накопим. Хотя я хочу в Турцию, и там дешевле. Я присматривала себе путевки, по горячей вообще дешево получается, две наших пенсии.
Посмеялась над таким сравнением, чтобы съездить куда-то, нашим пенсионером надо несколько пенсий отложить. А жить на что?
Катали мы с ней матрасики и болтали. Связывали их старыми поясами. Вдруг наткнулись на один любопытный матрас, на нем живого места не было, весь латаный-перелатаный, заплатка на заплатке. Остановились мы и смотрим на него вдвоем.
– Она что-то говорила, чтобы я матрас какой-то не выкидывала. Говорит, увидишь его, сразу поймешь, дескать, он самый дорогой, пусть лежит. Говорила, что это память о ней, – сказала Людмила.
– Страсть какая, разве можно такое оставлять? Он же весь буграми, там, наверно, весь наполнитель свалялся. Всё комками. Домой его поволочешь? Он ко мне в крокодильчик не поместится. Учтите, у меня багажник спереди.
– Да, да я понимаю, но как волю тетушкину не исполнить?
– Сидит ваша тетушка сейчас на небушке и смеется. Может, так над ней дед прикололся. Она матрас оставила, а теперь вот вам достался. Мне кажется, из него даже солома торчит, – я изо всех сил дернула за желтую «соломинку».
Оказалось, что это обычная нитка, немного порвался шов на очередной заплатке.
– Ладно, ты права, ну куда я это убожество дену? – кивнула Людмила. – Даже в будку Бобику не постелешь, такой он страшный.
Мы попытались скатать матрас, но он был тяжеленный.
– Кирпичи, что ли, она туда положила? – поморщилась я.
Стали его сворачивать, и тут он лопнул.
– Вот еще этого не хватало. Пока допрешь его до помойки, весь в трухе будешь. Он же рассыпается на глазах.
Я его со злости сильней тряхнула и прижала, чтобы валик был плотней. Матрас треснул в другом месте, и что-то со звоном упало на пол.
– Что там? Очередной гвоздь? – спросила я Людмилу, которая полезла под кровать смотреть, что туда укатилось.
– Не вижу, сейчас фонариком освещу, – сказала она.
Женщина залезла под кровать и стала там шариться.
– Там какая-то монетка. Мне можно ее трогать?
– Сей момент, обождите, – сказала я и нырнула под кровать.
На полу лежала довольно большая монета, номинал разглядеть не удавалось.
– Вылезаем, монету не берем, пошли смотреть, что там еще в матрасе поналожено, – скомандовала я.
Мы с ней выбрались из-под кровати и принялись трясти матрас. Он совсем лопнул, и из него чего только не посыпалось. Мама Люда и я смотрели на всё это великолепие ошалелыми глазами.
– А тетушка-то была права, матрас-то дорогой, – еле прошептала я. – Вот тебе и Турция, вот тебе и Багамы, и Париж с Лондоном.
– И новая мебель.
Весь пол был усеян золотыми и серебряными монетами, золотыми украшениями, небольшими металлическими серыми брусочками, какими-то мешочками.
– Обалдеть, – только и смогла произнести Людмила.
– Новый наматрасник шьем? – спросила я ее.
– Не знаю, – ответила она растерянно. – Я могу что-нибудь из этого взять?
– Да хоть всё берите, – рассмеялась я. – Ваше наследство. Делать-то что будем с этим добром?
– А ты никому не расскажешь? – она села на колени и стала рассматривать украшения.
– Нет, – я пожала плечами.
– Точно?
– Угу, – кивнула я.
– И даже Саше?
– Тем более Саше, – заверила я женщину.
– Никому
