сидела, уткнувшись лицом в плечо Куджулы, для пущей верности еще и зажмурила глаза. Остальные наблюдали обряд молча, потрясенные его невероятной жестокостью и разнузданностью.
Мирра глубоко дышала, все теснее прижимаясь к Ионе, а молодой иудей открыл рот от изумления и сидел словно в ступоре, не замечая ни волнения эллинки, ни того, как она сжимает ему руку.
Иешуа встал.
– Пошли отсюда, – резко сказал он, обращаясь ко всем.
Друзья словно очнулись от морока и тоже поднялись. Никому не хотелось оставаться рядом с местом проведения отвратительного ритуала. Мирра пришла в себя: смущенно косилась на Иону, гадая, что он теперь о ней подумает.
Куджула растолкал спящего ассакена. Оглушенная увиденным, компания отправилась по тропинке к городу. Сначала шли молча.
Первым молчание нарушил Шаддай:
– Даааа… – протянул он, словно разговаривая сам с собой. – Эллины ничуть не лучше сирийцев. Те даже собственных детей приносят в жертву Баалу.
– А еще считается, что эллины вытащили народы Азии из тьмы невежества к свету знания, – поддержал друга Иона. – Ничего себе просветители – живьем сожрали буйвола!
– Я, когда Эврипида читал, не верил, что все так происходит, как он описывает, – подавленно пробормотал Куджула.
Иудеи и кушан вели себя так, будто с ними сейчас не было представителей той самой нации, о которой они так неуважительно отзываются. Но сестры молчали, виновато переглядываясь. А что скажешь – зрелище действительно оказалось мерзким.
Наконец Мирра не выдержала и заявила с обидой в голосе:
– Как будто вы сами не приносите животных в жертву. А кушаны даже коней режут, чтобы пить их кровь…
Все заговорили разом, словно надеясь, что звуки голосов прогонят ужасные образы. Каждый отстаивал собственную точку зрения. Аглая, бледная и опустошенная, шла рядом с Куджулой, крепко держась за его руку. Ее тошнило.
– Подожди. Мне плохо, – прошептала она, опускаясь на землю.
Увлеченные разговором иудеи и Мирра не сразу заметили, что Куджула с Аглаей отстали. Они успели пройти несколько плетров, когда сзади послышались крики и шум. Тут только хватились, что их нет рядом, и бросились назад.
Куджула отбивался от полуголых людей.
До смерти напуганная Аглая сидела под кустом тамариска, закрыв лицо руками. Один из нападавших – грек в измазанной кровью набедренной повязке – валялся в траве лицом вниз. Рядом на спине лежал конвоир с торчащим в боку обломком тирса. Получив смертельное ранение, он все-таки успел вытащить меч и всадить его в фанатика.
Двое остервенело наседали на кушана, размахивая ритуальными жезлами. Вот один бросился вперед! Куджуле удалось перехватить руку, а затем локтем ударить в челюсть. Клацнув зубами, грек осел на землю. Куджула не стал ждать, когда он придет в себя – коленом врезал по голове.
Второй с криком налетел, замахнулся тирсом. Удар пришелся на плечо. Кушана пронзила острая боль, но он со всей яростью ударил нападавшего кулаком в лицо.
Из зарослей выскочили еще несколько иерофантов, бросились на иудеев. Теперь дрались все. Иешуа и один из фанатиков катались по земле, каждый старался оказаться сверху, чтобы пустить в ход кулаки. Шаддай размахивал горящим факелом. А Иона вырвал из руки ассакена акинак и с криком бросился на греков. С оскаленными лицами, потрясая тирсами, жрецы Диониса пятились, пока не скрылись в кустах.
Подбежали сестры. Каждая, рыдая, повисла на шее избранника. Куджула скривился от боли. Осторожно отстранив Аглаю, он ощупал рваную рану на плече. Иешуа оторвал кусок ткани от подола куттонета, чтобы перевязать ему руку. Остальные не пострадали, если не считать мелких ссадин, синяков и ушибов.
Наконец вспомнили про конвоира. Он тяжело дышал и скреб пальцами землю. Иешуа опустился на землю рядом с ним, но ассакен вдруг затих, обмяк, перестал дышать.
Ночевать отправились к Деимаху, потому что еще раз испытывать судьбу в эту страшную ночь никому не хотелось. Вилла стратега как раз была по дороге. Кандис распорядилась, чтобы служанки принесли горячей воды и горшок меда. Рану Куджулы Иешуа зашил полученной от хозяйки иголкой с льняной нитью.
Девушки ушли спать в дом, а юношей уложили в сеннике, выдав им шерстяные одеяла. Деимах пообещал утром уладить вынужденное отсутствие кушана во дворце Гондофара. Все равно придется оправдываться перед царем за смерть конвоира.
Глава 3
Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Аша-Вахишта
1
Иона, Иешуа и Шаддай сидели у постели умирающего Ицхака. Старик осунулся, под глазами чернели круги, а лицо побледнело, превратившись в восковой слепок. Он часто останавливался, чтобы сделать передышку.
Рофэ рассказывал об умершем несколько лет назад Верховном жреце атурошана[77] Победного огня.
– Мелекор был моим другом. Мы с ним скоро увидимся… даже не знаю, где это произойдет – в священных горах Хара, где нас встретят добрые духи бехдинов, или в Ган Эден, небесном саду иврим, среди райских деревьев и птиц…
Ицхак пожевал губами, словно собираясь с мыслями, потом продолжил:
– Перед смертью он передал мне реликвию, которую хранил много лет. Он редко рассказывал об ужасах войны, говорил, что ему больно об этом вспоминать… Мелекор находился в отряде парфянского князя Монеза, когда тот атаковал римский обоз. Основные силы Марка Антония ушли далеко вперед, чтобы осадить Фрааспу – столицу Мидии Атропатены. Он рассказал, что парфяне вырезали всех, включая несколько семей иврим, прибившихся к римлянам по дороге. Несчастные, наверное, хотели бежать в Армению… Мелекор не был воином, он выполнял обязанности полевого священника, поднимал боевой дух парфян перед сражением… Среди убитых были дети, особенно ему запомнилась девочка, прижимающая к груди куклу…
Ицхак замолчал, по его щеке сбежала слеза. Трудно было понять в этот момент, что именно послужило причиной – жалость к убитому ребенку или сочувствие другу.
– Так вот, один иври умирал у него на глазах. По полосатой накидке с кистями он узнал раввина. Мелекор опустился на колени, не зная, как помочь. Тот схватил его за рукав, очень внимательно посмотрел в глаза, а затем сунул что-то в ладонь. Не отрывая взгляда от лица, кивнул и улыбнулся. Через мгновение глаза раввина закрылись. Когда Мелекор разжал пальцы, то увидел небольшой сверток… Внутри оказалась свинцовая книга. С тех пор он держал ее у себя, как память о войне. А перед смертью отдал мне. Книга там…
Рофэ поднял руку, указывая скрюченным узловатым пальцем на холщовый мешок, висящий над кроватью. Иешуа снял торбу, достал обернутый куском мягкой кожи брусок. Опустившись на пол, развернул обертку. Иона с Шаддаем придвинулись ближе к другу, чтобы рассмотреть вещицу.
Книга была не длиннее ладони
