Тёрнер. Напротив: он восхищался современной техникой и хотел сделать Германию высокоразвитой индустриальной страной, которая со своей промышленным потенциалом должна была даже обогнать Соединенные Штаты.
Тезисы Дарендорфа и Шёнбаума были по-разному встречены в научных кругах. Авторы, выдвигавшие аргументы с марксистских позиций, упрекали Шёнбаума в том, что он путает «субъективную видимость» и «объективную реальность»[244]. Но даже Ганс Моммзен, вполне признающий, что период нацистского господства дал «существенный толчок модернизации»[245], отвергает применение понятия революции к национал-социализму и приуменьшает масштабы и значение действительных социальных перемен в Третьем рейхе. Так, он полагает, «что социально атомизирующее воздействие Третьего рейха не было настолько мощным, чтобы полностью вытеснить традиционные структуры немецкого общества и немецкой политической традиции»[246]. Несмотря на эти ограничения, Моммзен признает, «что национал-социализм был порожден особенно глубоким именно в германских условиях кризисом модернизации». Тем не менее, добавляет он, продолжая тенденцию ограничения, «необходимо выяснить, как обстояли дела на международном уровне». Только так можно ответить на вопрос, записывать ли Гитлера в группу революционеров всемирно-исторического значения. Прежде всего, надо выяснить, «был ли этот процесс [модернизации. — Р. Ц.] запущен Гитлером против воли или совершенно намеренно». Моммзен дает отрицательный ответ и упрекает, например, Иоахима Феста в том, что он «стилизует» Гитлера и национал-социализм под «активных исполнителей процесса, бенефициарами которого они были». Дилемма таких толкований, полагает он, касается в основном «роли Гитлера и соотношения намерения и результата»[247]. Хотя мы не можем согласиться с тезисом Моммзена, тут он указывает на критический пункт ряда высказываний об отношениях национал-социализма и модернизации, а именно на недостаточное привлечение «международного уровня», т. е. намерений и целеполаганий Гитлера. Именно исследование этого уровня является задачей настоящей работы.
В то время как разные авторы и после работ Дарендорфа и Шёнбаума отрицают применимость понятия революции к национал-социализму, их тезисы в целом вызвали большой интерес и одобрение в научных кругах. Вслед за Шёнбаумом и Дарендорфом Иоахим Фест подчеркивает в биографии Гитлера значение социальных импульсов, которые и несли национал-социализм. Правда, Фест высказывается противоречиво по вопросу о том, произошла гитлеровская революция либо вызванные ею социальные перемены преднамеренно или нет[248], но приходит он к однозначному выводу: «Место Гитлера в истории находится гораздо ближе к великим революционерам, чем к сдерживающим всякое развитие консервативным властителям». Гитлер был не только «одной из фигур германской социальной революции»; он вообще «сделал выводы и придал революции ее современное звучание». К «наиболее значительным достижениям Гитлера, которые обеспечивают ему место в истории великих государственных преобразований, относится вывод о безвозвратном конце революции в инсуррекциональном виде»[249].
Хотя написанная Фестом биография Гитлера вызвала большое одобрение и по праву называется лучшей биографией Гитлера со времен Буллока[250], его часто неортодоксальные формулировки вызвали значительные возражения. Герман Грамль полагает, что Фест «преувеличивает» модернизирующий эффект национал-социалистического правления «настолько, что это лишает оправдания сам тезис». Главное, полагает Грамль, что Фест приписывает «слишком большую долю изменений осознанной воле к революционизации; недооценивается, так сказать, сопутствующее влияние событий и процессов, которые не были следствием направленной на изменения политики»[251]. Хотя мы не можем согласиться с содержательной частью критики Грамля, он указал на одну проблему в толковании, предложенном Фестом. Из-за того, что Фест недостаточно подкрепляет свой — по сути, правильный — тезис о желаемой и намеренной революционизации и противоречит сам себе, он провоцирует критику со стороны тех, кто, подобно Грамлю, хочет признавать объективно осуществленную модернизацию максимум как проделанную без соответствующих намерений. Именно с этого момента в дело вступает настоящая работа, призванная ответить на вопрос, в конечном итоге оставленный Фестом открытым: был Гитлер сторонником или противником модерна. Заслугой работы Феста остается то, что он прежде всего указал на «парадоксальную» черту программатики Гитлера, т. е. на своеобразную амбивалентность консервативных и революционных моментов в его мировоззрении, стратегии и тактике[252].
Этим специфически амбивалентным характером национал-социализма занимается и Брахер в вышедшей в 1976 г. работе о «Традиции и революции в национал-социализме». Прежде всего, Брахер указывает на решающий вопрос, а именно вопрос о революционном содержании национал-социализма: «Какие элементы идеологии, программатики, структуры целей национал-социализма, кроме техники господства и ее реализации в политике господства, следует называть революционными, если сохранять это понятие из эвристических соображений?» Брахер справедливо подчеркивает, что «уже для Гитлера времен написания „Майн кампф“, для создания его идеологии и программы… с самого начала одной из самых существенных руководящих идей [было] то, что в противоположность левым критикам и правым конкурентам важным, может быть, единственным источником силы и, в конце концов, тайной их успеха у „масс“ были не традиционные, не консервативные, не буржуазные подход и содержание этого движения». Этому выводу Брехера соответствует и базовый тезис настоящего исследования, в котором показана самоидентификация Гитлера как революционера и дается ключ к объяснению привлекательности и эффективности воздействия национал-социализма на массы. В другой статье Брахер пишет, что Гитлер «как идеолог и как политик, как суверенный манипулятор целями и средствами того движения, конечно же, [был] революционером. Если можно назвать революционером того, кто способен соединить радикальную концепцию изменения со способностью к мобилизации необходимых сил, то тогда можно назвать Гитлера даже архетипом революционера»[253].
Другие авторы в последние годы также присоединились к этому взгляду и называют Гитлера революционером. Ойген Вебер в статье 1976 г. («Revolution? What revolution?»). Главным образом он критикует, правда, инструментализацию понятия революции в исторической науке вообще, но выступает, по сути дела, против недифференцированного и не отрефлексированного употребления этих понятий. Он критикует в основном односторонний захват понятия революции марксизмом, который признает таковой только «левую» и «хорошую» революцию, а все остальные революционные движения дисквалифицирует как контрреволюционные. Фашизм, и особенно национал-социализм, пишет автор, это не контрреволюция, а альтернативная форма революции, конкурирующая с коммунистической[254].
В связи с существованием различных понятий революции Эрнст Нольте в одной статье 1983 г. внес ясность в дискуссию, введя различение между «эмпирическим» и «нормативным» понятием революции, а также и понятием «фундаментальной революции». Эмпирическое, санкционированное словоупотреблением значение «революции» подразумевает только «глубокое, т. е. явно отклоняющееся от нормальных перемен и продолжительное по своим последствиям изменение, а не насилие, и оно не ограничивается сферой политики». Ответ на вопрос, можно или нельзя назвать какой-либо процесс революцией, недопустимо ставить в зависимость от того, является ли, по мнению наблюдателя, изменение «хорошим» или «плохим». Исходя из этого эмпирического понятия революции, полагает автор, следует называть революцией как большевистский, так и национал-социалистический и фашистский захват власти. Проблематичным применение понятия революции к национал-социализму становится лишь тогда, когда за основу берется «нормативное
