стаканы с соком.
В то время как я беседовала с Гердой, Орест не проронил ни слова. Но тут он внезапно открыл рот.
– Эта картина, – произнес он, указав на картину, висевшую над диваном, на котором я сидела. – Это место где-то здесь?
Анте ответил:
– Разве сам не видишь? Это же Аспен. Раньше прабабушка жила там.
– Значит, и Аксель там жил… – пробормотала я.
Герда кивнула.
– Аксель? – удивился Анте. – Вы всё еще им интересуетесь?
Я покосилась на Ореста. Он и бровью не повел. Поэтому я сказала:
– Ну да, Ореста очень интересуют старые вычислительные приборы Акселя и все такое… Правда, Орест?
Мог бы немного и помочь! И в этот момент он вдруг спросил ни с того ни с сего:
– Вы знаете, что такое монохорд?
Герда посмотрела на него с удивлением.
– Моно… что? Ты имеешь в виду монокль? Как очки, только…
– Нет, монохорд! – повторил Орест, на этот раз громче.
– Понятия не имею! – ответила Герда. – А почему ты спрашиваешь?
Повисла неловкая пауза, а Анте посмотрел на нас, словно мы с дуба рухнули. Но потом я спросила Герду, как все было в Леруме много лет назад, в ее детстве, и она рассказала массу всяких историй. Например, что дети всегда собирались у станции – им так интересно было посмотреть на людей, сходивших с поезда. А когда на станцию приходил семичасовой поезд, все знали, что пора идти домой.
– Знаешь ли, Малин, – сказала она, весело поглядывая на меня, – когда так долго живешь на одном месте, то буквально чувствуешь его. Это как пульс… я его иногда слышу. Тук-тук, тук-тук…
Как сердце. Или как поезд. Тук-тук!
Когда мы уходили от Герды, Анте вышел с нами. Он взял на поводок маленькую собачку, сказав, что ее пора выгулять. Когда я отперла замок своего велосипеда и как раз собиралась последовать за Орестом, уже ожидавшим на улице, Анте спросил, буду ли я дома на выходных.
– Да-а… – пробормотала я.
– Будешь занята?
Я пожала плечами. Наверное, буду играть на виолончели. И разгадывать мистическую загадку.
– Ну ладно, – пробормотал он, хотя я даже толком не ответила. Сильвия потянула за поводок и потащила его по улице. – Увидимся! – крикнул он мне.
Я поехала вслед за Орестом.
Пока мы сидели у Герды и беседовали, стемнело и заметно похолодало.
– Ну и ничего нового не узнали, – выпалила я, догнав Ореста. И на этот раз мы были на удивление единодушны. Мы ни на шаг не приблизились к пониманию того, что Аксель хотел сказать в своих письмах.
Домой я вернулась голодная как волк. В кухне никакой еды не оказалось, так что пришлось разогреть в микроволновке кусок пиццы. Папа сидел на диване в гостиной, а на столике перед ним лежало целое море бумаг. Думаю, он просидел так довольно долго, потому что успел выпить по меньшей мере три чашки кофе – они, не помытые, стояли тут же.
– Привет, Малин, – сказал он, увидев меня. – Как хорошо, что ты сама нашла чем подкрепиться. Я тут немного занят…
Он начал прибираться на столике.
Я взяла свой кусок пиццы и ушла с ним в комнату, чтобы меня не втянули в процесс уборки.
Мама вернулась еще через несколько часов. Видимо, она надеялась, что ее ждет ужин, но и ей тоже пришлось довольствоваться кусками замороженной пиццы.
– Чем ты сегодня занимался? – услышала я голос мамы.
В ответ папа что-то пробормотал.
– Да-да, – сказала мама. – Это хорошо. Но не пора ли тебе подумать о настоящей работе?
Папа снова что-то пробормотал. Я знала, что у него есть план – начать выращивать с Моной биодинамические овощи. Но не знала, как он собирается это делать. Может быть, папа пойдет с Моной в следующий раз, когда она отправится петь своим растениям хвалу при свете полной луны, например? Должно быть, папа что-то сказал об этом, потому что мама продолжала:
– Да, я знаю, но… ведь не могу же я одна в семье работать!
Теперь папа заговорил громче, и я расслышала его слова:
– Но ведь ты любишь свою работу! Для тебя нет ничего слаще!
– Да, но… но я устала! А я когда буду отдыхать? – крикнула мама папе. Сердце у меня в груди подпрыгнуло. Ненавижу, когда люди ругаются. Особенно если это мои мама с папой. Тогда мне кажется, что мир рухнул. И что я сейчас умру. Знаю, что это все понарошку и что все иногда ссорятся, но это не помогает. Мне все равно кажется, что я сейчас умру.
Потом они говорили что-то еще возмущенными голосами, но я не расслышала, что именно, только в мамином голосе звучали слезы. Но вот они начали бормотать чуть слышно, и я больше ничего не смогла разобрать.
Неужели мама устала от своей работы? Помню, я думала об этом раньше, когда папа болел. А ведь она казалась тогда такой усталой. Но сейчас – я думала, она скорее рада, что может снова много работать. И на работу вроде никогда не жалуется. Ведь она ее любит, это папа точно сказал. Для нее нет ничего приятнее, чем заниматься своими алгоритмами и писать коды к программам.
Когда папа болел, мы желали только одного: чтобы он поправился. И вот он наконец поправился. Значит, все должно быть хорошо. Все должны быть счастливы. Почему же это не так?
13
Прошло несколько дней, а мы с Орестом так ничего и не придумали насчет письма. Впрочем, не знаю, пытался ли Орест. Сказал только, что мы не узнали у Герды ничего нового. Она считала, что Аксель пропал в лесу, но это, по всей видимости, не так. На самом деле он уехал в Лондон и потом послал кому-то сюда это письмо. Наверное, дедушке Герды – ведь тот был его хорошим другом и похоронил собаку Акселя Сильвию, которая умерла, когда он не вернулся. Скорее всего, именно дедушка Герды спрятал письмо под камнем Сильвии вместе с золотыми часами. В этом нет ничего мистического. Может быть, больше от Акселя и писем-то просто не было – а значит, и никакой подсказки, ведущей к разгадке тайны, не существует.
Возможно, Орест прав. Что, если Аксель отказался от своей затеи? Так никогда и не нашел Сильвию?
Анте согласился сделать проект по шведскому языку – о Леруме в прежние времена, – так что появился шанс нам всем получить хорошие отметки. Я села на велосипед, поехала в библиотеку и взяла те же книги, в которых мы с
