— Слепили бабу на морозе: руки, ноги, голова. Она стоит в нелепой позе — не жива и не мертва. А мне другой не надо нынче, пусть красивых в мире тыщи, нет её белей и чище, и другой такой не сыщешь. Хоть ты тресни.[1]
Только к середине песни я понял, что пою по-английски. И в рифму, мать твою! Ха-ха! Допев до конца, я тут же, пока не забыл, переписал слова на обороте какого-то документа и уставился в текст.
— Охренеть! — высказался я по этому поводу и включил воспроизведение. Магнитофон у меня автоматически включался на запись, как только в микшер поступал сигнал от какого либо инструмента или микрофона.
Звучало очень даже сносно и мне стало жаль, что я всё больше отвлекаюсь от музыки, а ведь хотел издать пластинку «Русские песни». Однако здесь я понял, что это не возможно. Сразу попаду под подозрение, ибо всё русское британцам было чуждо. Это не Америка, где продаются записи различных эмигрантских исполнителей, в том числе и русских. Кстати, по этой причине, наши с Сьюзи Кватро «Французский» и «Итальянский» альбомы очень хорошо продавались в Соединённых штатах.
Мы со Стивом Фербером иногда музицировали, но бас-гитарист он был не очень хороший. Не удавалось получить удовольствие от музыки, как с Сьюзи. Да-а-а… Вспомнив девушку в чёрном кожаном комбинезоне, я вздохнул. Сейчас мне казалось, что стоило мне проявить настойчивость, я бы смог её удержать, но, в то же время, я понимал, что это не так. Сьюзи не отказалась ни от Ленни, ни от Майкла с Ники. Они сейчас гастролировали в Европе и эксплуатировали мои итало-французские песни. Очень удачно и вовремя мы с Сьюз выпустили эти альбомы. И у меня зародилось подозрение, что Сью, сразу поняла, как и ей, и её группе с них будут преференции, потому что она сразу после выхода пластинок отправилась в Европу. И перед этим, она усиленно репетировала с коллективом и даже приглашала меня им помочь. А я, что? Помог, конечно! Со мной у них, почему-то, песни сложились намного быстрее. Взгляд Сью говорил мне о многом: и о том, как она мне благодарна, и о том, что она рвётся в бой. А я… Я, в принципе, этого и хотел, передавая ей чужие песни. Их у меня было очень много. Самому петь? Да я охренею. А передавать кому-то другому? Кроме Сьюзи Кватро других, уважаемых мной зарубежных музыкантов, не было. Все они были в чём-то ущербны. То гомики, то сатанисты, то наркоманы, то вообще не понять что.
За вечер я набросал план развития бизнеса, исходя из тех объёмов, что позволяли выпускать передаваемые мне мощности компании «Паи». У меня были чертежи заводов и разработанные заранее проекты моих «хотелок». Зарядив данные площадей и коммуникаций в «Авто-кад» и поковырявшись с плановыми показателями, я минут через двадцать получил несколько вариантов предварительных проектов размещения «моих» цехов.
Компьютер вывел проекты на печать, начертив и чертежи, и спецификации к ним на тонкой перфорированной с обеих краёв бумаге. Принтер, печатающий на ватмане у меня тоже был, но не здесь. Он, в отличии этой «тумбочки» имел размер небольшого шкафа и находился в офисе завода микропроцессоров.
На следующий день мы встретились с лордом Райдером и он показал мне их «хотелки», выраженные в количестве микросхем, процессоров и контроллеров. Я хмыкнув, развернул перед ним свои «хотелки» и план их реализации.
Глянув на чертежи и схемы, присутствующий на встрече эксперт, которого мне представили, как доктора технических наук Уильяма Остина — профессора авиационной техники, с удивлением посмотрел на меня.
— Мне сказали, что вы учитесь на втором курсе «Королевского колледжа» в Лондоне? Это правда?
— Правда.
— Но здесь работа на уровне диплома инженерного факультета. Это ваша работа?
— Скорее, это работа моей компьютерной программы, расчёты делал я, ну, и ставил задачи, конечно.
— Правильно поставить задачу — это восемьдесят процентов любого успеха. Но, если я правильно понимаю, вами заложен выпуск процессоров, согласно объемов и площадей тех помещений, что вам предоставляет «парламентская комиссия».
— Естественно.
— И вы, если я правильно понимаю, готовы увеличить мощности, если вам предоставят другие, более просторные помещения? Не отвечайте, уже понял, что вопрос глупый.
Профессор снова полистал спецификации и осмотрел чертежи и схемы цехов в разрезах.
— Очень интересно. У нас есть подобные программы, но чтобы за один вечер решить… Это -феноменально, молодой человек!
— Я сам очень быстро считаю, но моя программа считает гораздо быстрее меня.
— Да-да… Мне рассказывали про ваш «Авто-кад», что он сам делает расчёты. Я как-то не особо верил. Теперь понимаю, что зря. Гордыня… Да-а-а… Тяжкий грех…
— Какое ваше мнение, сэр? — почему-то нервно спросил лорд Райдер.
— Моё мнение, сэр, что мы должны упасть в ноги этому молодому человеку, попросить его так, чтобы он понял свою выгоду и отдать ему всё, что у нас есть. Если мы этого не сделаем сейчас, то через два-три года кто-нибудь: джапы или французы, передерут его технологии и затоварят рынок процессоров более современными.
— Ну, это вряд-ли, — подумал я.
— А что он хочет? — усмехнулся председатель парламентской комиссии. Сегодня мы сидели в другом «его» кабинете, расположенном в здании на Бридж-роуд.
— Ещё хуже, если микросхемы передерут русские, — сказал я.
Оба мои собеседника переглянулись.
— Это было бы катастрофой, — пробормотал профессор. — Именно поэтому ваше производство процессоров я бы перенёс на территорию Фарнборо.
Райдер фыркнул.
— Вам бы, профессор, всё перетянуть под своё, э-э-э, крыло. Кроме самолётостроения у нас есть и другие отрасли промышленности, заинтересованные в производстве микрочипов. Как и гражданские, между прочим. Медицина, например. Уже с этими его чипами в Кембридже готово к испытанию искусственное сердце. Вы представляете, что это значит?
— Представляю, — ответил, вздохнув профессор.
— Ни хрена себе! Они выковыряли микросхему из компьютера, потому что я их не продаю, и сделали искусственное сердце. А его, помнится, пересадили только в двухтысячных годах,, — подумал я и «память» подсказала — «3
