— Чью, например? — еще не остыв, с вызовомпоинтересовался Генри.
— Я не имела в виду конкретную личность, —пояснила Сибил. — Скорее, все окружающее… вселенную, так сказать. Если ужона заварила всю эту кашу, чтобы в следующую минуту побыть в покое, простонеприлично нарушать ее уединение. Вы уж простите.
Нэнси отметила про себя, что в этот раз тетушка не сталадобавлять, как нередко делала, что все это, возможно, ее глупость. Вот дурацкаяситуация! Ну и что ей теперь делать с этими картами?
— Ты думаешь, нам тоже не следует этого делать?
— Ну почему же, — спокойно ответила Сибил. —Делайте, если можете. Просто я — вы уж простите не могу.
— У меня сложилось впечатление, — Генри, наконец,справился с голосом, — что у вас особые отношения со вселенной. Вы небоитесь, что однажды она вас обманет? А вдруг она готовит для вас какую-нибудькрупную неприятность?
— Знаете, — отозвалась Сибил, — один изгероев Диккенса как-то сказал: «Такого не бывает, видите ли, так что идопускать нечего». Это Траддл, конечно. Что-то я начала забывать Диккенса, надобы перечитать. Нэнси, я думаю, вы с Генри справитесь с этой задачей.
Генри попытался изобразить уверенную улыбку, но в еговзгляде Нэнси заметила озабоченность. Это случалось уже не в первый раз, аточнее, случалось всегда, когда на сцене появлялись карты Таро. Однако вследующий момент Генри, видимо, принял решение и накрыл ладонью руку Нэнси,державшую карты.
— Не все ли равно, чью судьбу смотреть? — сказалон. — Давай посмотрим твою, если не возражаешь.
— А ты не хочешь посмотреть нашу? — в ответпредложила Нэнси. — Может быть, пора распрощаться с этими разделениями?
— Хотелось бы думать, что пора, — ответил он, нотебе придется разложить карты для нас обоих, а интерпретацию предоставить мне.Ты поверишь им?
— А это будет правда? — спросила она.
— Как земля в твоих руках, — ответил он, и у м-раКенинсби любопытство чуть не одолело враждебность. Он едва сдержался, чтобы неспросить, на что намекает Генри. — Смотри, сила течет между ними, онуказал на движущиеся фигурки, — и твоими руками, карты движутся этойсилой. Начнем?
Он мягко повернул Нэнси лицом к столу, и Аарон Ли,оказавшийся между нею и фигурками, торопливо отошел назад. Потом, вынув картыиз чехла, Генри расположил их у нее в обоих руках так же, как в тот памятныйвечер. Воспоминание вернулось к ней с неожиданной силой. Но на этот раз, придавее рукам нужное положение, он не стал накрывать их своими; наоборот, отошел нашаг и жестом попросил Сибил, стоявшую слева, сделать то же самое. Нэнсиоказалась одна лицом к лицу с золотым столом.
— Подойди поближе, — сказал Генри. — Хорошо.Начинай.
Ощущение земли под пальцами вернулось с неожиданной силой.Надо было либо продолжать игру, либо бросить всю эту затею. Достаточновыдержать паузу, рассмеяться, извиниться перед всеми — и особенно перед Генри —и просто положить карты на стол. Она вовсе не обязана входить в этот свет, взолотистый туман, разлитый в воздухе между нею и столом; она еще можетотступить, может отказаться от знания. Любовь и без того переполняла ее,принося огромное удовлетворение, поэтому Нэнси и не спешила пытать будущее —даже если карты действительно могут открыть его. Но, замерев на пороге судьбы,она не могла найти ни одной достойной причины для отступления. Сейчас онаощущала себя волей Генри, и одновременно своей собственной волей, помогающейего воле. Никаких нравственных преград Нэнси не видела, значит, надо идтивперед.
Она сделала шаг, и сердце забилось быстро и сильно.Золотистый туман принял ее и причудливо изменил карты, зажатые в пальцах. Онасделала еще шаг и сквозь туман различила величавое движение вечной гармонии,разворачивающееся перед ней. Образы ли на картах, фигурки ли на столе сталивыше, крупнее, перелились друг в друга, и теперь уже решительно нельзя былосказать, какой они природы. Нэнси ощутила дерзкую решимость и сделала третийшаг. Голос Генри предостерег ее:
— Остановись, подожди карты.
Нэнси обернулась на голос, но Генри был слишком далекопозади, чтобы различить его. Зато сквозь изменчивую, текучую пелену света онаувидела другую фигуру и поняла, что это — Аарон. Только теперь старик гораздобольше походил на один из образов Таро — на Рыцаря Жезлов. Трость превратиласьв поднятый скипетр, старое лицо стало молодым, шапочка оказалась тяжелымсредневековым головным убором… Фигура стала расти, двинулась, туман заклубилсяи скрыл очертания. Карты задрожали в руках у Нэнси; она взглянула на них, и втот же миг одна из карт взлетела в воздух и медленно опустилась на пол. За нейвзлетела другая, потом еще одна, и скоро они превратились в сплошной листопад.Она даже не пыталась собрать их — знала, что не удастся. Перед ней возникали иисчезали все новые фигуры, и как только она останавливала взгляд накакой-нибудь из них, тут же соответствующая карта выскальзывала из пальцев и впадении начинала описывать спиральные круги, пока не пропадала из поля зрения ввечно клубящемся тумане.
Теперь карты стали огромными, словно листья какого-топра-дерева, то ли священного дерева Бодхи, под которым будда Гаутама достигнирваны, то ли ясеня Иггдрасиль из северных преданий, то ли старой оливы изГефсиманского сада. Сравнение с листьями вовсе не было мысленным образом, картыпотеряли свою прямоугольную форму и падали словно настоящие листья, медленноуносимые ветром, овевавшим лицо Нэнси и взвихривавшим золотистое облако. Онавсматривалась и чувствовала, как слабеет; гротескные руки, вытянутые вперед,никак не могли принадлежать Нэнси Кенинсби скорее уж какому-нибудь неведомомувеликану. Она с усилием отвела взгляд и посмотрела вперед, прямо на танцоров.Они теперь были раз в двадцать выше прежнего. Внезапно одна из групп выступилаперед ней из тумана ярче других. Их было трое подняв изящно изогнутые левыеруки, они на цыпочках кружились вокруг общего центра. Нэнси всмотрелась иузнала их: Королева Чаш держала свой кубок у груди; нагая Смерть-крестьянинсжимала серп в правой руке; зловещий египетский Сет с ослиной головой иприкованными к нему пленниками воплощал бесконечную злобу. Они кружились всебыстрее, и каждый из них, приближаясь к Нэнси, протягивал к ней свой символ.Музыка, до этого звучавшая негромко, поднялась до пронзительного воя ветра,ветер крепчал и становился все холоднее, набрасываясь на нее злобными порывами.Нэнси казалось, что она затерялась в ледяном пространстве, и руки ее оказалисьпусты, но промозглый ветер уже стихал; последние обрывки золотого туманапроносились перед ее глазами. А когда исчезли и они, оказалось, что ее близкиестоят рядом, хотя танец, центром которого она только что ощущала себя, все ещесловно бы длился: три танцора продолжали кружиться вокруг, их левые рукисоединялись над ее головой, отделяя и закрывая Нэнси от остальных. Какое-тознание пронзило все ее существо, и сердце отозвалось тупой болью, так непохожейна сияющую муку любви. Но боль пришла и ушла.
