представление о круге Никитиного общения, и я даже почувствовала себя немного виноватой, что не могу оправдать его надежд.
– Понимаете, – сказала я, – Никита ведь сильно преувеличивал нашу близость. В его реальной жизни я никак не участвовала, с его знакомыми практически не общалась. Я бы рада помочь, но не могу. Я действительно почти ничего не знаю.
Он кивнул и попросил еще раз подробно рассказать про вечер пятницы и первую половину субботы. Пока я говорила, он не взглянул на меня ни разу, я же, напротив, прямо-таки ела его глазами, пытаясь понять, что будет дальше, – обмануло меня мое дурное предчувствие или нет. Оно меня не обмануло. Когда я умолкла, Соболевский наконец вскинул на меня свои восхитительные черные глаза и сказал:
– Вот какое дело, Ирина Григорьевна... Алена Субботина и Анна Стеценко, она же Агния, утверждают, что не были в субботу в доме, где жил Добрынин.
– То есть как – не были?! – оторопела я.
– Очень просто. Друг друга они в тот день не видели. Одна в означенное время была у подруги, другая сидела дома и принимала парикмахера и массажиста. Подруга, парикмахер и массажист подтверждают.
– Ну еще бы! – растерянно сказала я, прикидывая, сколько парикмахер и массажист могли на этом заработать, и тут мне вспомнились другие черные глаза и предсказание большой беды.
– Там была еще цыганка, – пролепетала я. – Она видела, как я уходила. Может, найдете цыганку? Хотя как ее найдешь...
– Что за цыганка? – насторожился Соболевский. Не знаю, что он подумал, – может, что я выкручиваюсь, а может, что я не в своем уме. Скорее, пожалуй, второе – он смотрел на меня с явным сочувствием, как на душевнобольную.
– Какая-то цыганка, гадалка... Крутилась во дворе. Подошла сперва к Алене, а потом ко мне. Алена тоже может... хотя нет, ничего она не может, ее же там как будто бы не было. Стойте! – воскликнула я, внезапно захваченная новой мыслью. – Ведь это значит, что они его не убивали, то есть нет – не что не убивали, а что ушли одновременно! Иначе они не смогли бы договориться и не стали бы друг друга покрывать!
Соболевский развеселился.
– Дедуктивный метод, Ирина Григорьевна? Вот видите, вы уже начали выполнять за меня мою работу. Ну-ка, ну-ка, развейте вашу мысль!
– Но это же очень просто... – растерянно пробормотала я. «Что это он себе позволяет? Ведь издевается, подлец!» – пронеслось у меня в голове, в то время как язык, помимо воли, продолжал делать свое дело, как будто меня за него тянули. – Особой дружбы между ними я не заметила. Если бы одна из них ушла раньше другой, то нипочем не стала бы покрывать ту, оставшуюся. Я думаю, они ушли одновременно, а когда услышали про убийство – по телевизору или еще как-нибудь, – созвонились и сговорились: как быть, чтобы их в это дело не впутали. Меня они, видимо, решили не учитывать – потому что двое против одного...
– Так, так, – подзадорил меня Соболевский. – Очень интересно! Но ведь могло быть и по-другому... К примеру, они могли узнать, что он убит, и, соответственно, сговориться прямо там, так сказать, не отходя от кассы...
И снова я купилась.
– Да, могли... То есть нет! Не могли! Потому что, когда мы были там вместе, Никита был еще жив. Если бы они оставались там, то увидели бы убийцу...
Соболевский поощрил меня кивком и подлил масла в огонь:
– Вы не учитываете еще одной возможности. Они могли сговориться до встречи с вами...
– То есть... – я растерялась. – Вы хотите сказать, что... Что они могли его... сами...
– Нет-нет, Ирина Григорьевна, – он сделал протестующий жест. – Я ничего не хочу сказать. Я просто перебираю различные варианты... с вашей помощью. Что касается ваших выводов, то они совершенно верны, если – он помедлил, – если, конечно, предположить, что Субботина и Стеценко там все-таки были...
– Скажите, – совершенно неожиданно для самой себя начала я, – вы в самом деле предполагаете, что я пришла туда, выстрелила из пистолета, налепила листовку?.. Вам, вот вам лично, это кажется похожим на правду?
Соболевский моментально сделался серьезным.
– Я отвечу на ваш вопрос, Ирина Григорьевна. Отвечу, хотя вообще-то не следовало бы... А вам не следовало его задавать. Отвечаю: лично мне это представляется крайне маловероятным. И для меня это очень сильный аргумент в вашу пользу... один из многих прочих аргументов – как за вас, так и против. Психология – психологией, но любое впечатление может обмануть, согласитесь сами. А что не обманывает? Факты. А с фактами у нас что-то не оптимально... Так что просьба не уезжать остается в силе, хотя, – и тут в глазах у него мелькнул совершенно хулиганский огонек, – мне, конечно, очень жаль, что я вношу осложнения в вашу личную жизнь.
– Откуда вы знаете? – изумилась я.
– Ваш начальник рассказал – в понедельник, еще до того, как мы вас пригласили. Что ж, Ирина Григорьевна... У меня пока все.
Напоследок я снова пообещала звонить, «если что вспомню», и откланялась.
Утром, когда я выходила из дома, светило яркое солнце, а сейчас все небо было затянуто тучами. Не успела я отойти от здания прокуратуры, как начался дождь, да не просто дождь, а один из тех сумасшедших июньских ливней, которые мгновенно превращают небо, землю и деревья в одну кипящую и пенящуюся субстанцию. Зонта у меня с собой, конечно, не было. Я на секунду остановилась, оглядываясь в поисках убежища и не предполагая, что меня подстерегает очередная неприятная неожиданность. Внезапно, как из- под земли, возникли люди с камерами и микрофонами, всего человек десять или пятнадцать, и всем скопом налетели на меня. «Пожалуйста, пару слов для нашей телекомпании!» – «Расскажите о ваших отношениях с Никитой Добрыниным!» – «У вас есть какие-нибудь подозрения?» – «О чем вы говорили со следователем?»
В глубине души я, честно говоря, не сомневалась, что рано или поздно это случится. Все, связанное с Никитой, всегда вызывало повышенный интерес, а теперь – особенно. Эти, кроме всего прочего, кажется, просто дежурили у прокуратуры. И все-таки они застали меня врасплох. И еще этот дождь, и эти чертовы Алена с Агнией... Я села на корточки и закрыла голову руками. Вдруг чей-то голос сказал: «Да ладно вам,
